Дон Кихот. Часть 1

– Правда, господа, – воскликнул Дон-Кихот, – после таких странных приключений, случившихся со мной в этом замке за два раза, когда я в нем останавливался, я не осмеливаюсь решать предлагаемые мне вопросы относительно чего бы то ни было, что в нем находится; потому что я уверен, что все происходящее здесь делается посредством очарования. В первый раз меня беспокоили посещения очарованного мавра, прогуливающегося по этому замку, а Санчо не мог избегнуть посещения его свиты, потом вчера вечером я целых два часа провисел, повешенный за руку, сам не зная, ни как, ни за что постигла меня эта невзгода. Поэтому было бы слишком большою смелостью с моей стороны, если бы я среди таких неустойчивых обстоятельств решился высказать свое мнение. Относительно странного уверения, будто бы это цирюльничий таз, а не шлем, я уже ответил; что же касается того, вьюк ли это или седло, я не осмеливаюсь произнести определенный приговор и предпочитаю оставить этот вопрос на ваше решение, господа. Так как вы не рыцари, то, может быть, вам не придется иметь дело с здешними очарованиями, и, имея свой разум вполне свободным, вы будете в состоянии судить о делах этого замка так, как они происходят в действительности, а не как они мне кажутся. – Несомненно, – ответил дон-Фернанд, – господин Дон-Кихот говорил как оракул: решение этого затруднения принадлежит действительно нам; и чтобы оно было разрешено на сколько возможно верно, я соберу голоса этих господ и представлю точный и верный отчет о результате этой тайной подачи голосов.

Для знавших Дон-Кихота вся эта комедия была неистощимым источником смеха; но не знавшим об его сумасшествии она представлялась величайшею глупостью в свете; к последним принадлежали четверо слуг дон-Луиса, сам дон-Луис и еще трое путешественников, по-видимому, полицейских св. Германдады, случайно зашедших на постоялый двор. Но больше всех приходил в отчаяние цирюльник, на глазах которого его так для бритья превратился в шлем Мамбрина, а вьюк, как ему казалось, грозил превратиться в богатое седло. Все зрители помирали со смеху, видя как дон-Фернанд отбирал ото всех голоса, и говорили ему на ухо, – как они втайне решили относительно этого драгоценного клада, послужившего предметом спора, – вьюк ли он или седло. Собрав голоса всех знавших Дон-Кихота, дон-Фернанд сказал:

– Добрый человек, дело в том, что я совершенно напрасно трудился, собирая столько мнений, потому что не успевал я спросить о том, что мне надо знать, как мне сейчас же каждый отвечал, что безумно утверждать, будто бы это ослиный вьюк, тогда как на самом деле это – лошадиное седло, и даже от породистой лошади. Итак, вам остается только вооружиться терпением, потому что вопреки вам и вашему ослу это – седло, а не вьюк, и вы не сумели поддержать своего обвинения.

– Пусть лишусь я царства небесного, – воскликнул бедный цирюльник, – если вы все, господа, не ошибаетесь! и пусть моя душа предстанет так же перед Богом, как этот вьюк предстал передо мной, именно вьюком, а не седлом. Ну, да законы пишутся так…[63] больше не скажу ни слова. Я ведь не пьян, у меня сегодня во рту и росинки не было.

Простодушие цирюльника возбуждало не меньший смех, чем сумасбродства Дон-Кихота, заметившего между прочим:

– В таком случае лучше всего каждому взять свое добро, и быть довольным тем, что Бог ему послал.

Тогда один из четверых слуг подошел и сказал:

– Если все это не шутка, то я не могу себе растолковать, как могут такие умные господа, какими, по крайней мере, кажутся присутствующие здесь, утверждать, будто бы это не вьюк, а это не цирюльничий таз. Но так как я вижу, что продолжают стоять на своем, то я думаю, что есть какая-нибудь тайная цель в упорстве, с каким утверждают вещь настолько противную истине и самой действительности. Клянусь (я при этом он сильно поклялся), что все люди на свете не заставили бы меня признать то – ничем иным, как цирюльничьим тазом, а вот это – ничем иным, как вьюком осла.

– А может быть это вьюк ослицы, – прервал священник.

– Это все равно, – возразил слуга, – не в том дело, а вопрос в том, вьюк это или нет, как утверждаете вы господа.

Один из вновь пришедших на постоялый двор полицейских св. Германдады, заставший конец ссоры, не мог после этих слов удержать своей досады:

– Это вьюк, – воскликнул он, – как мой отец – человек, и кто скажет противное, тот пьяней вина.