В то время, как Дон-Кихот произносил эту речь, священник старался втолковать объездным, что у рыцаря мозги не в порядке и что поэтому нет надобности исполнять распоряжения об его задержании, так как если бы и удалось схватить и увести его, то все равно потом пришлось бы вскоре освободить его, как сумасшедшего. Но объездной, у которого был приказ, отвечал, что не его дело судить о том, сумасшедший Дон-Кихот или нет, что он обязан только исполнять приказания своего начальства, и что, раз сумасшедший будет арестован, его можно триста раз потом отпустить на волю.
– Все-таки, – возразил священник, – вам теперь не следует задерживать его; да он и сам, если я не ошибаюсь, не в таком расположении духа, чтобы позволить себя арестовать.
В конце концов священник сумел представить столько доводов, а Дон-Кихот – наделать столько безумств, что стрелки сами были бы безумнее рыцаря, если бы не убедились в его сумасшествии. Они успокоились и даже стали посредниками между цирюльником и Санчо Панса, которые все еще продолжали враждовать с непримиримой ненавистью. В качестве представителей правосудия, они учинили третейский суд и решили дело так, что обе стороны, если и не вполне, то, по крайней мере, отчасти удовлетворились; они постановили, что обмену подлежать только вьюки, но не подпруги и недоуздки, что же касается дела о шлеме Мамбрина, то священник тайком от Дон-Кихота заплатил за цирюльничий таз восемь реалов, и цирюльник вручил ему формальную расписку, в которой он отказывался от всяких претензий отныне и во веки веков, аминь.
Когда были порешены эти самые ожесточенные и важные споры, оставалось только уговорить слуг дон-Луиса, чтобы трое из них возвратились домой, а четвертый сопровождал своего господина, отправляющегося вместе с дон-Фернандом. Но рок смягчил свою суровость, счастье стало благосклоннее, и оба они, став на сторону любовников и храбрецов постоялого двора, привели дело к благополучному концу. Слуги дон-Луиса соглашались на все, что он желал, и тем возбудили в душе доньи Клары необыкновенную радость, всецело отразившуюся на ее личике. Зораида, не понимавшая вполне событий, происходивших перед ее глазами, печалилась или радовалась, смотря по тому, что она замечала на лицах других присутствовавших и, главным образом, на лице своего капитана, к которому устремлялась вместе с глазами и ее душа.
Хозяин, от внимания которого не ускользнуло вознаграждение полученное цирюльником, стал требовать от Дон-Кихота денег за постой, а также и возмещения убытков от испорченных мехов и пролитого вина, клянясь, что ни Россинант, ни осел Санчо не выйдут с постоялого двора до тех пор, пока не будет заплачено все до последнего гроша. Недоразумения и с этой стороны были улажены благодаря стараниям священника и щедрости дон-Фернанда, уплатившего всю требуемую хозяином сумму, несмотря на то, что аудитор изъявлял готовность принять уплату ее на себя. Наконец, мир и спокойствие окончательно восстановились, и состояние постоялого двора было подобно уже не междоусобиям в лагере Аграманта, как сказал Дон-Кихот, но всеобщему миру времен царствования Октавиана; и общая признательность приписывала восстановление спокойствия и тишины добрым намерениям и высокому красноречию священника, а также и несравненной щедрости дон-Фернанда.
Увидав, что он свободен и счастливо отделался от всех распрей, как своих личных, так и касавшихся его оруженосца, Дон-Кихот решил, что теперь настало время продолжать путешествие и довести до конца великое приключение, для которого он был призван и избран. С этим энергичным решением он пошел и преклонил колено перед Доротеей, которая не позволяла ему однако сказать ни слова, пока он не поднимется. Повинуясь ей, он встал и сказал:
– Пословица гласить, о, прекрасная принцесса, что прилежание есть мать удачи, и опыт множеством убедительных примеров доказал, что усердие истца часто выигрывает даже сомнительное дело. Но нигде эта истина не обнаруживается так очевидно, как в делах войны, в которых благодаря быстроте, предупреждающей намерения неприятеля, одерживают победу прежде, чем он успеет приготовиться к защите. Все это я говорю, высокая дама, к тому, что, по моему мнению, наше пребывание в этом замке не приносит нам уж больше никакой пользы и даже может принести такой вред, что вам придется об этом сожалеть; кто поручится в самом деле, что ваш враг великан не узнал уже, при помощи ловких шпионов, о моем намерении покарать его, и вот, воспользовавшись временем, предоставляемом ему вами, он укрепится в какой-нибудь неприступной крепости, против которой окажутся бессильными все мои попытки и все мужество моей неутомимой руки. Итак, принцесса, предупредим, говорю я, его замыслы нашей быстротою и отправимся немедленно в добрый час, какой также не замедлит представиться вашей милости, как я не замедлю стать лицом к лицу с вашим врагом.
Произнеся эти слова, Дон-Кихот умолк и с важным видом ожидал ответа прекрасной инфанты. Она же, изображая из себя принцессу и подражая слогу Дон-Кихота, ответила в таких выражениях: