— Я говорю только, отвѣтилъ Санчо, что и вполнѣ надѣюсь на правдивость и откровенность моего господина; и такъ какъ это подходитъ очень кстати къ нашему дѣлу, то я осмѣлился бы спросить у вашей милости, со всѣмъ должнымъ къ вашей милости уваженіемъ: скажите на милость, ваша милость, хотите ли вы пить, ѣсть, спать и дѣлать все то, чего въ вашемъ положеніи не хочетъ никто.
— Да, да, да! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, очень даже хочу.
Глава XLIX
— Ну вотъ я васъ поймалъ, воскликнулъ Санчо, клянусь моей душой и жизнью поймалъ, и мнѣ ничего больше не нужно. Ваша милость, вы знаете, у насъ когда кто нибудь становится самъ не свой, о немъ говорятъ: Богъ его знаетъ, что съ нимъ сталось? онъ словно очарованный, не ѣстъ, не пьетъ, не спитъ, отвѣчаетъ совсѣмъ не то, что у него спрашиваютъ; значитъ тѣ очарованы, которые не ѣдятъ, не пьютъ, не спятъ и ничего другаго не дѣлаютъ, а вовсе не ваша милость, потому что вы пьете и кушаете, когда вамъ даютъ, отвѣчаете на то, что у васъ спрашиваютъ, и дѣлаете все остальное. Какой же вы очарованный?
— Ты правъ, Санчо, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, но я говорилъ тебѣ, что есть разные роды очарованій. То, что дѣлалось прежде, могло со временемъ измѣниться, и очарованные нашего времени, можетъ быть, ощущаютъ тѣ потребности, какія ощущаю я; производимыя временемъ перемѣны трудно подвести подъ какія-нибудь правила. Я знаю навѣрное, что я очарованъ, и этого достаточно для моего спокойствія; иначе, клянусь тебѣ, меня бы сильно тревожила совѣсть, еслибъ, сколько-нибудь сомнѣваясь въ моемъ очарованіи, я оставался бы, малодушный, въ бездѣйствіи, въ этой клѣткѣ, отказывая въ помощи моей руки толпамъ несчастныхъ и скорбящихъ, которые теперь, больше чѣмъ когда-нибудь, должны нуждаться въ моемъ заступничествѣ.
— И все таки я нахожу, что для вѣрности, вашей милости нужно было попытаться выйти изъ клѣтки; я съ своей стороны, берусь помогать вамъ всѣми силами. Право, ваша милость, попытайтесь ка выйти и сѣсть на Россинанта, который тоже словно очарованъ — такой онъ задумчивый и грустный — и пустимся еще разъ искать приключеній. Если это не удастся, такъ развѣ не будетъ намъ времени вернуться въ клѣтку, и ужь тогда, клянусь вамъ, я, какъ вѣрный оруженосецъ, сяду въ нее вмѣстѣ съ вашею милостью, если вы будете настолько несчастны, а я глупъ, что мы ничего лучшаго не придумаемъ съ вами, какъ вернуться назадъ въ клѣтку.
— Согласенъ, и подаю тебѣ руку, сказалъ Донъ-Кихотъ. Если, улучивъ удобную минуту, ты выпустишь меня изъ клѣтки тогда и буду слушаться тебя во всемъ. Но, другъ мой, Санчо, ты увидишь скоро, какъ сильно ты ошибаешься, отрицая постигшее меня несчастіе.
Во время этого разговора странствующаго рыцаря и клявшагося оруженосца, телѣга Донъ-Кихота подъѣхала къ тому мѣсту, гдѣ ее ожидали, слѣзши съ коней: священникъ, каноникъ и цирюльникъ. Крестьянинъ отпрегъ воловъ и пустилъ ихъ пастись на обширный лугъ; свѣжесть и тишина его приглашали насладиться этимъ мѣстомъ не только такихъ очарованныхъ людей, какъ Донъ-Кихотъ, но и такихъ разсудительныхъ, какъ его оруженосецъ. Санчо попросилъ священника позволить рыцарю выйти изъ клѣтки. «Отъ души готовъ бы позволить», сказалъ священникъ, «но боюсь, чтобы Донъ-Кихотъ, воспользовавшись свободной минутой, не удралъ туда, гдѣ его никто уже не отъищетъ».
— Я отвѣчаю за него, сказалъ Санчо.
— Я тоже, добавилъ каноникъ; да и чего бояться, если онъ дастъ слово рыцаря: не удаляться ни на шагъ безъ нашего разрѣшенія.
— Даю вамъ его, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, слышавшій весь этотъ разговоръ. Къ тому же тотъ, кто очарованъ, подобно мнѣ, не имѣетъ своей воли. Очаровавшій волшебникъ можетъ не дозволить очарованному двинуться съ мѣста въ продолженіи трехъ вѣковъ; и еслибъ онъ убѣжалъ, какъ вы боитесь, то очарователь заставилъ бы его на крыльяхъ вернуться назадъ. поэтому вы можете совершенно спокойно позволить мнѣ выйти изъ клѣтки.
Въ отвѣтъ на это каноникъ заставилъ Донъ-Кихота протянуть руку, не смотря на то, что обѣ руки у него были связаны, и рыцаря, къ величайшему его удовольствію, выпустили изъ клѣтки на честное слово.
Вырвавшись на свободу, Донъ-Кихотъ прежде всего вытянулъ всѣ члены свои, одинъ за другимъ, потомъ подошелъ къ Россинанту и сказалъ ему, ласково потрепавъ его по шеѣ: «цвѣтъ и краса коней! Уповая неизмѣнно на Бога и на Святую Матерь Его, я надѣюсь, что мы скоро увидимся съ тобою такъ, какъ желаемъ оба: ты, неся на шеѣ своего господина, а я, сидя верхомъ на тебѣ, и снова вмѣстѣ станемъ мы преслѣдовать тѣ цѣли, для которыхъ я ниспосланъ въ міръ».