— Я передамъ вамъ его въ одномъ, — отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; освободите сію же минуту эту даму. Ея траурное покрывало слишкомъ краснорѣчиво говоритъ, что вы нанесли ей какое-то тяжкое оскорбленіе и теперь уводите ее въ плѣнъ. Я, какъ рыцарь, ниспосланный въ міръ попирать всякое зло, не позволю вамъ двинуться теперь ни шагу впередъ.
Донъ-Кихота, какъ и слѣдовало ожидать, сочли за полуумнаго, вырвавшагося изъ дома сумасшедшихъ; и толпа, участвовавшая въ процессіи, принялась громко хохотать надъ нимъ. Но это окончательно взбѣсило Донъ-Кихота, и онъ, не произнеся больше ни слова, напалъ на процессію. Тогда одинъ господинъ, отдѣлившись отъ процессіи, вышелъ, съ палкою въ рукахъ, на встрѣчу Донъ-Кихоту, и не смотря на то, что рыцарь нанесъ ему сильный ударъ мечомъ и разрубилъ на двое палку, онъ хватилъ его, однако, обломкомъ этой палки такъ сильно по плечу, что Донъ-Кихотъ безъ чувствъ свалился съ щитомъ своимъ на землю.
Санчо, бѣжавшій весь запыхавшись за своимъ господиномъ, умолялъ теперь его противника пощадить несчастнаго, очарованнаго рыцаря, который въ жизнь свою не сдѣлалъ и не пожелалъ никому зла. Но не ноль бы Санчо удержали руку, поразившую Донъ-Кихота, а несчастная фигура самаго рыцаря, лежавшаго недвижимо, какъ мертвый. Вообразивъ себѣ, что несчастный рыцарь убитъ, испуганный противникъ его, подобравъ полы платья, пустился съ быстротою лани, безъ оглядки, бѣжать черезъ поле. На помощь Донъ-Кихоту спѣшили между тѣмъ всѣ лица, сопровождавшія его въ пути, и толпа, составлявшая священную процессію, видя, что нѣсколько человѣкъ бѣгутъ, въ сопровожденіи вооруженныхъ стрѣльцовъ, прямо къ тому мѣсту, гдѣ она остановилась, вообразила себѣ, будто на нее хотятъ напасть, и приготовляясь къ защитѣ, построила родъ каре. Съ непокрытыми головами, вооружась, кто плетью, кто подсвѣчникомъ, воины процессіи рѣшились не только отразить нападеніе, но и сами напасть на врага, Судьба устроила однако дѣло лучше чѣмъ можно было ожидать. Въ числѣ лицъ, составлявшихъ священную процессію, нашелся знакомый нашего священника, и случившаяся въ это время, какъ нельзя болѣе кстати, встрѣча старыхъ знакомыхъ положила конецъ недоумѣніямъ и страхамъ. Священникъ, какъ и слѣдовало ожидать, тотчасъ же разсказалъ своему знакомому, кто такой Донъ-Кихотъ; и они подошли къ нему, чтобы удостовѣриться: живъ ли этотъ злополучный бѣднякъ, надъ которымъ причитывалъ Санчо, разсыпаясь въ этихъ отборныхъ фразахъ:
— «О, цвѣтъ рыцарей, которому суждено было погибнуть отъ одного взмаха падки, на полупути такой блистательной жизни. О, гордость твоего рода, слава Ламанча и цѣлаго міра, преданнаго теперь на жертву злодѣямъ, которымъ безъ тебя некого и нечего будетъ страшиться. О, мужъ, превзошедшій щедростью всѣхъ Александровъ, вознаградившій меня за восьминедѣльную службу мою великолѣпнѣйшимъ изъ острововъ, омываемыхъ волнами морей. О ты, смиренный съ великими и дерзновенный съ смиренными, презиравшій опасностями, претерпѣвавшій оскорбленія, влюбленный самъ не знавши въ кого, бичь злыхъ, подражатель праведныхъ, врагъ развращенныхъ, словомъ странствующій рыцарь — и большей не нужно тебѣ похвалы.»
Эти возгласы привели въ себя Донъ-Кихота. Онъ открылъ глаза и проговорилъ слабымъ голосомъ: «тотъ, кто живетъ вдали отъ васъ, Дульцинея Дульцинѣйшая, подверженъ большимъ страданіямъ. Помоги мнѣ, другъ мой Санчо, взобраться на мою очарованную колесницу; я не могу теперь опереться на стремена, потому что у меня разбито плечо.»
— Это я сдѣлаю всего охотнѣе, дорогой господинъ мой, отвѣтилъ Санчо; — и отправимся-ка домой вмѣстѣ съ этими господами, желающими вамъ всякаго добра. Тамъ, мы приготовимся въ третьему выѣзду, который, быть можетъ, будетъ славнѣе и благопріятнѣе для насъ.
— Санчо, ты говоришь золотыя слова, сказалъ ему Донъ-Кихотъ; мы, дѣйствительно, ничего лучшаго не можемъ придумать, какъ переждать дурное вліяніе звѣздъ, тяготѣющее надъ нами теперь.
Священникъ, каноникъ и цирюльникъ въ одинъ голосъ согласились съ Донъ-Кихотомъ, послѣ чего, посмѣявшись немного надъ Санчо, они помѣстили рыцаря на его очарованную колесницу и, простившись съ пастухомъ, собрались наконецъ въ дорогу. Стрѣльцы не захотѣли идти дальше, и священникъ тутъ же разсчитался съ ними. Каноникъ, съ своей стороны, попросивъ священника извѣстить его о томъ, что станется съ Донъ-Кихотомъ, излечится ли онъ отъ своего помѣшательства, или всѣ усилія вразумить его окажутся напрасными — попросилъ позволенія продолжать свой путь. Всѣ разбрелись такимъ образомъ въ разныя стороны, оставивъ съ Донъ-Кихотомъ только священника, цирюльника, Санчо, осла и добраго Россинанта. отличавшагося во всѣхъ случаяхъ жизни такимъ же примѣрнымъ терпѣніемъ, какъ и его господинъ. Крестьянинъ запрегъ воловъ, устроилъ Донъ-Кихоту помѣщеніе на сѣнѣ, и съ неизмѣнной флегмой своей поѣхалъ по той дорогѣ, по которой велѣлъ ѣхать священникъ.