Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Мы оставили славнаго Донъ-Кихота и мужественнаго бискайца съ поднятыми и обнаженными мечами, готовыхъ поразить другъ друга такими ударами, что они пронзили бы насквозь и какъ гранату перерѣвали бы на двое разъяренныхъ противниковъ, еслибъ безпрепятственно обрушились на нихъ. Но на этомъ мѣстѣ, прерывается, какъ мы уже сказали, исторіи дѣяній нашего рыцаря, и историкъ ничего не говоритъ, что случилось потомъ. Это крайне огорчило меня, и удовольствіе, испытанное при чтеніи прекрасной книги уступило мѣсто досадѣ, когда я подумалъ, какъ мало могъ я разсчитывать, чтобы мнѣ удалось отыскать продолженіе этого замѣчательнаго разсказа. Мнѣ казалось однако невозможнымъ, чтобы такой славный рыцарь, какъ Донъ-Кихотъ, не нашелъ мудреца, который повѣдалъ-бы міру о его неслыханныхъ дѣлахъ; я не могъ вѣрить, чтобы онъ оказался лишеннымъ той чести, которой удостоились Платиръ и ему подобные странствующіе рыцари, имѣвшіе по одному и даже по два историка, оставившихъ намъ сказанія не только о подвигахъ и дѣяніяхъ этихъ рыцарей, но даже о самыхъ сокровенныхъ помыслахъ ихъ, не стоющихъ, по видимому, никакого вниманія. Повторяю, я не могъ примириться съ мыслію, что эта чудесная исторія осталась не доконченной, и одно только всесокрушающее время, думалъ я, могло уничтожить или погрести ее въ пыли какого нибудь архива. Съ другой стороны, я говорилъ себѣ, если въ числѣ книгъ нашлись такія не старыя сочиненія, какъ генаресскія нимфы, или лекарство отъ ревности, то ясно, что исторія его принадлежитъ не къ запамятнымъ временамъ, и что если она даже не написана, то, во всякомъ случаѣ, должна бы жить еще въ памяти людей его околодка. Мысль эта не давала мнѣ покоя. Я томился желаніемъ узнать дальнѣйшія похожденія нашего безсмертнаго испанца Донъ-Кихота, этого ослѣпительнаго свѣтила ламанчскаго, этого дивнаго мужа, который, въ жалкій нашъ вѣкъ, рѣшился воскресить странствующее рыцарство, посвятить жизнь свою преслѣдованію зла, защитѣ вдовъ и покровительству несчастныхъ дѣвъ, странствовавшихъ, на своихъ коняхъ, съ хлыстомъ въ рукѣ и съ тяжестью всего своего цѣломудрія на плечахъ, до горамъ и доламъ, такъ беззаботно, что если даже онѣ избавлялись отъ преступныхъ покушеній какого-нибудь безмѣрнаго великана или невѣжи рыцаря то послѣ восьмидесятилѣтнихъ странствованій по бѣлому свѣту, впродолженіи которыхъ умудрялись ни разу не ночевать подъ кровлей своего дома, онѣ сходили во гробъ столь-же невинными, какъ и ихъ матери. Какъ въ этомъ, такъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ рыцарь Донъ-Кихотъ достоинъ вѣковѣчныхъ похвалъ, часть ихъ должна бы принадлежать и мнѣ за тѣ неусыпныя старанія, которыя я прилагалъ къ отысканію и изданію въ свѣтъ конца этой исторіи. Конечно, еслибъ не счастливый случай, всѣ мои старанія не послужили-бы ни къ чему, и мы лишились бы того удовольствія, которое можемъ испытывать часа два, употребленные на прочтеніе этойг иииги. Гуляя однажды, по алканской улицѣ, въ Толедо, я увидѣлъ мальчика, продававшаго старыя рукописи и шолковые лохмотья. Такъ какъ я съ малолѣтства страшно любилъ читать все, даже валявшіяся на улицѣ бумажки, поэтому, слѣдуя своему природному влеченію, я взялъ изъ рукъ мальчика одну тетрадь, оказавшуюся арабской рукописью. Не зная арабскаго языка, я оглянулся вокругъ себя, въ надеждѣ увидѣть гдѣ нибудь объиспанившагося мориска, который бы могъ прочесть и перевести мнѣ эту рукопись. За переводчикомъ дѣло не стало въ такомъ городѣ, гдѣ можно найти знатоковъ не только арабскаго, но и другаго, болѣе святаго и древняго языка. Объяснивъ мориску въ чемъ дѣло, я передахъ ему тетрадь, и не успѣлъ онъ прочесть нѣсколькихъ строкъ, какъ принялся громко хохотать. На вопросъ мой, чему онъ смѣется? онъ отвѣчалъ, что его разсмѣшила одна выноска на поляхъ этой рукописи. Я попросилъ перевести ее, и онъ, продолжая смѣяться, прочелъ слѣдующее: эта, такъ часто упоминаемая здѣсь Дульцинея Тобозская была, какъ говорятъ, извѣстной во всемъ Ламанчѣ мастерицей солить поросятъ. Услышавъ имя Дульцинеи, я онѣмѣлъ отъ удивленія; мнѣ тотчасъ же вообразилось, что рукопись эта ничто иное, какъ исторія Донъ-Кихота. Я попросилъ мориска прочесть заглавіе тетради, и оказалось, что это дѣйствительно исторія Донъ-Кихота Ламанчскаго, написанная арабскимъ историкомъ Сидъ Гамедомъ Бененгели. Какъ описать восторгъ мой при этомъ извѣстіи? Съ трудомъ скрывая его, я вырвалъ рукопись изъ рукъ мальчика и купилъ у него за полъ-реаха всѣ его тетради. Конечно, еслибъ онъ могъ угадать какъ мнѣ нужны онѣ, то могъ бы смѣло накинуть на проданный имъ товаръ съ полдюжины реаловъ лишку. Отведя въ сторону мориска, и оставшись съ нимъ за стѣною городскаго собора, я просилъ его перевести мнѣ на испанскій языкъ пріобрѣтенныя иною рукописи, или по крайней мѣрѣ тѣ изъ нихъ, которыя содержатъ въ себѣ исторію Донъ-Кихота, ничего не выбрасывая изъ нихъ и не прибавляя, предлагая ему заплатить впередъ, сколько онъ потребуетъ. Онъ удовольствовался пудомъ съ небольшимъ изюму и четырьмя четверками пшеницы, обѣщая мнѣ скоро и точно перевести всѣ эти рукописи. Чтобы не выпустить какъ-нибудь изъ рукъ такого прекраснаго случая и вмѣстѣ ускорить дѣло, я привелъ мориска къ себѣ на квартиру, гдѣ онъ въ шесть недѣль окончилъ весь переводъ, совершенно въ томъ видѣ, въ какомъ онъ теперь появляется въ свѣтъ.