Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Мудрый Сидъ Гамедъ Бененгели говоритъ, что едва лишь Донъ-Кихотъ распрощался съ своими дорожными спутниками и другими лицами, находившимися на похоронахъ Хризостома, какъ тотчасъ-же поскакалъ въ лѣсъ, въ которомъ скрылась Марселла. Проискавъ ее, однако, напрасно, болѣе двухъ часовъ, онъ нечаянно очутился съ своимъ оруженосцемъ на роскошномъ лугу, покрытомъ свѣжею, густою травой и орошаемомъ зеркальнымъ ручьемъ. Восхищенный красотою мѣста, онъ рѣшился отдохнуть и укрыться здѣсь отъ палящихъ лучей полуденнаго солнца. Пустивши пастись одинъ — своего коня, а другой — осла, наши искатели приключеній принялись въ мирной бесѣдѣ уничтожать съ большимъ апетитомъ все, что нашли съѣстнаго въ своей дорожной сумкѣ. Санчо не заблагоразсудилъ связать ноги Россинанту, зная его степенность и хладнокровіе; достоинствъ, которыхъ казалось не могли поколебать всѣ кобылы, пасшіяся на Кордуанскихъ лугахъ. Но увы! судьба, или вѣрнѣе никогда не дремлющій чортъ выгналъ на этотъ самый лугъ табунъ галиційскихъ кобылъ, принадлежавшій Янгуэзскимъ погонщикамъ, имѣющимъ обыкновеніе дѣлать привалъ въ мѣстахъ, изобилующихъ водой и травой. Дерни тутъ нелегкая Россинанта приволокнуться за дамами его породы, и онъ, не спрашивая позволенія своего господина, пустился въ нимъ мелкой, щегольской рысью. Кобылы, нуждавшіяся въ эту минуту, какъ нужно думать, больше въ пищѣ, чѣмъ въ любви, приняли нашего коня очень неблагосклонно, и начавъ брыкать и кусать его, въ одинъ мигъ подгрызли у него подпруги, скинули сѣдло и оставили его на лугу безъ всякой збруи. Дѣло однако этимъ не окончилось. Россинанта ждала другая, болѣе суровая невзгода, потому что погонщики, замѣтивъ намѣреніе его приласкаться къ ихъ кобыламъ, прибѣжали на помощь къ нимъ съ своими дубинами, которыми угостили такъ щедро несчастнаго волокиту, что вскорѣ свалили его на землю подковами вверхъ. Донъ-Кихотъ и Санчо, видя какъ отдѣлываютъ Россинанта, со всѣхъ ногъ кинулись выручать его, причемъ рыцарь не преминулъ сказать своему оруженосцу: «Санчо! я вижу, что намъ предстоитъ имѣть дѣло не съ рыцарями, а съ какою то жалкою сволочью. Поэтому ты можешь совершенно спокойно помочь мнѣ отмстить этимъ негодяямъ за побои, нанесенные ими въ нашихъ глазахъ Россинанту».

— О какого чорта мщеніи вы говорите, отвѣчалъ Санчо: ихъ двадцать, а насъ всего двое, или лучше сказать полтора.

— Я одинъ стою ста, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; и не теряя болѣе попусту словъ, обнаживъ мечъ, кинулся за погонщиковъ. Санчо, увлеченный его примѣромъ, послѣдовалъ за нимъ.

Первымъ ударомъ рыцарь разрубилъ одежду и часть плеча попавшагося ему подъ руку погонщика, готовясь поступить точно также и съ другими, но погонщики, пристыженные тѣмъ, что съ ними такъ ловко расправляются всего на всего два человѣка, вооружились своими дубинами и, тѣсно окруживъ нашихъ искателей приключеній, принялись бить ихъ съ такимъ удивительнымъ согласіемъ, что скоро порѣшили съ своими противниками. Санчо сопротивлялся недолго; онъ свалился послѣ втораго удара, и увы! никакое искусство, никакое мужество не въ состояніи были спасти и самаго Донъ-Кихота. Безжалостной судьбѣ его угодно было, чтобы онъ упалъ къ ногамъ своего коня; — поразительный примѣръ силы, съ какою дѣйствуетъ дубина въ рукахъ грубыхъ неучей. Видя дурныя послѣдствія затѣяннаго ими дѣла, погонщики поспѣшили собрать своихъ кобылъ и съ Богомъ отправились въ дальнѣйшій путь.

Первый очнулся послѣ бури Санчо, и еле ворочаясь возлѣ своего господина, заговорилъ слабымъ, жалобнымъ голосомъ: «ваша милость, а ваша милость».

— Что тебѣ нужно, мой другъ? не менѣе жалобно отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.

— Нельзя-ли дать мнѣ теперь двѣ пригоршни этого фіербрасовскаго бальзама, который, какъ вы говорили, находится у васъ подъ рукой. Можетъ быть онъ также полезенъ для переломанныхъ костей, какъ и для другихъ рамъ.

— Увы, мой другъ! будь онъ у меня, тогда не о чемъ намъ было бы тужить. Но даю тебѣ слово странствующаго рыцаря, что не позже двухъ дней бальзамъ этотъ будетъ въ моихъ рукахъ, или у меня не будетъ рукъ.

— Не позже двухъ дней! а, какъ вы думаете, черезъ сколько дней мы въ состояніи будемъ двинуть рукой или ногой? спросилъ Санчо.

— Этого я дѣйствительно не могу сказать, судя потому, какъ дурно я себя чувствую, отвѣтилъ измятый рыцарь; но я долженъ признаться, что вся бѣда случилась по моей винѣ. Я никогда не долженъ былъ обнажать меча противъ людей, непосвященныхъ въ рыцари. И богъ брани справедливо покаралъ меня за забвеніе рыцарскихъ законовъ. Вотъ почему, другъ Санчо, я нахожу теперь нужнымъ сообщить тебѣ все что, касающееся нашихъ общихъ выгодъ: если отнынѣ ты увидишь, что насъ оскорбляетъ какая нибудь сволочь, тогда не жди, чтобъ я обнажилъ противъ нее мечь; нѣтъ, это твое дѣло. Ты самъ расправляйся съ нею и бей ее, сколько будетъ угодно твоей душѣ. Но если на помощь имъ подоспѣютъ рыцари, о! тогда я съумѣю ихъ отразить. Ты вѣдь знаешь, не по одному примѣру, до чего простирается сила этой руки. Этими словами герой нашъ намекалъ на свою побѣду надъ бискайцемъ.