Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Послѣ многихъ спросовъ, запросовъ и отвѣтовъ, продолжала Долорида, великій викарій, принимая во вниманіе, что инфанта не отказывается ни отъ чего, сказаннаго ею прежде, рѣшилъ дѣло въ пользу донъ-Клавіо и объявилъ инфанту его законной супругой. Это до такой степени огорчило королеву дону-Магонцію, мать инфанты Антономазіи, что черезъ три дня мы ее похоронили.

— Она должно быть умерла? замѣтилъ Санчо.

— Должно быть, сказалъ Трифалдинъ; — въ Кандаѣ не хоронятъ живыхъ.

— Но мы видѣли господинъ оруженосецъ, отвѣтилъ Санчо, какъ хоронили людей въ обморокѣ, считая ихъ мертвыми, и этой королевѣ Магонціи, какъ мнѣ кажется, тоже лучше было бы очутиться въ обморокѣ, чѣмъ въ могилѣ; потому что пока человѣкъ живетъ отъ всего можно найти лекарство. Къ тому же, инфанта эта не такихъ же ужасовъ надѣлала, чтобы было отъ чего умирать. Другое дѣло, еслибъ она вышла замужъ за какого-нибудь пажа или лакея, какъ это случается съ другими дѣвицами, тогда, конечно, бѣдѣ уже нельзя было бы пособить, но выйти за мужъ за такого прекраснаго рыцаря и дворянина, какимъ представили его намъ, такъ если даже это глупость, все же не Богъ знаетъ какая. И если вѣрить словамъ моего господина, который стоитъ здѣсь и не позволитъ мнѣ соврать, то выходитъ, что такъ же какъ изъ монаховъ дѣлаютъ епископовъ, такъ изъ рыцарей, особенно если они странствующіе, дѣлаютъ императоровъ и королей.

— Ты правъ, Санчо, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; странствующій рыцарь, при малѣйшей удачѣ, можетъ очень легко сдѣлаться величайшимъ владыкою въ мірѣ. Но прошу васъ, дона-Долорида, продолжайте вашъ разсказъ; вамъ осталось, если не ошибаюсь, разсказать горечь этой сладкой до сихъ поръ исторіи.

— Да, да, горечь! воскликнула графиня, такую горечь, въ сравненіи съ которой полынь покажется сладкою и лавровый листъ вкуснымъ.

— Едва мы успѣли похоронить, продолжала она, не обмершую, а дѣйствительно умершую королеву; едва успѣли мы покрыть ее землей и сказать ей послѣднее прости, какъ вдругъ на могильномъ холмѣ ея появился верхомъ, на деревянномъ конѣ, молочный братъ Магонціи, жестокій великанъ, и въ добавокъ волшебникъ, Маламбруно. Чтобы отмстить смерть своей молочной сестры, наказать дерзость донъ-Клавіо и слабость Антономазіи, онъ при помощи своего проклятаго искуства оставилъ очарованными обоихъ любовниковъ на самой могилѣ королевы, обративъ Антономазію въ бронзоваго урода, а любовника ея въ страшнаго крокодила изъ какого-то неизвѣстнаго металла. Посреди ихъ онъ воздвигъ столбъ, тоже изъ неизвѣстнаго металла, на которомъ было написано по сиріански, въ переводѣ на языкъ вандайскій и потомъ на испанскій выйдетъ слѣдующее: два любовника не воспріймутъ своего первобытнаго вида, пока мужественный Ламанчецъ не сразится со мною на поединкѣ. Только его высокому мужеству судьба судила привести къ концу это неслыханное приключеніе. Вынувъ потомъ изъ ноженъ широкій и неизмѣримый мечъ свой и схвативъ меня за волосы, онъ намѣревался пронзить мнѣ горло и снести съ плечь мою голову. Мой голосъ замеръ, я вся затряслась и почувствовала себя очень не хорошо; сдѣлавши, однако, надъ собою нѣкоторое усиліе, я сказала ему дрожащимъ голосомъ что-то такое, что остановило исполненіе его жестокаго намѣренія. Велѣвши за тѣмъ привести изъ дворца всѣхъ этихъ дамъ, выругавъ насъ за наши грѣхи и горько попрекнувъ обычаи дуэній, ихнюю хитрость, ихнія нечистыя продѣлки и еще болѣе нечистыя интриги; обвинивъ ихъ всѣхъ, такимъ образомъ, въ моей винѣ, онъ сказалъ, что не хочетъ предавать насъ смертной казни, во предаетъ другимъ, болѣе продолжительнымъ мукамъ, именно нескончаемой гражданской смерти. Въ ту минуту, какъ онъ проговорилъ это, мы почувствовали, что на нашихъ лицахъ открылись всѣ поры, и что насъ, какъ будто кололи иголками въ эти мѣста; мы поспѣшили поднести наши руки въ лицу, и тогда замѣтили, что всѣ мы сдѣлались такими, какими вы насъ видите».

Въ ту же минуту Долорида и другія дуэньи приподняли вуали и открыли бородатыя лица съ самыми разнообразными бородами: русыми, черными, сѣдыми, бѣлыми.