Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Вы, ваша милость, должно быть спятили съ ума? воскликнулъ Санчо. Теперь, когда мнѣ нужно скакать на конѣ, вы хотите, чтобы я избилъ себя такъ, чтобы не могъ сидѣть. Ей-Богу, вы пристаете ко мнѣ теперь, точно эти господа, о которыхъ говорится: ты видишь, что мнѣ не до тебя и просишь сосватать тебѣ мою дочь. Полноте право съ ума сходить. Поѣдемъ-ка поскорѣе выбрить этихъ дамъ, и когда мы возвратимся, тогда я вамъ обѣщаю словомъ такого человѣка, какой я на самомъ дѣлѣ, — поторопиться исполнить это бичеваніе и удовольствовать васъ вполнѣ; а теперь ни слова объ этомъ.

— Этого обѣщанія для меня довольно, сказалъ Донъ-Кихотъ; ты исполнишь его, я въ этомъ увѣренъ, потому что, какъ ни глупъ ты, — ты, однако, человѣкъ правдивый.

— Хоть бы я былъ даже юродивый, отвѣтилъ Санчо, а и тогда сдержалъ бы свое слово.

Послѣ этого разговора рыцарь и оруженосецъ вернулись къ Клавиленю, и Донъ-Кихотъ, готовясь сѣсть на него, сказалъ Санчо: «Санчо, завязывай глаза. Я вѣрю, что тотъ, кто посылаетъ насъ въ такіе далекіе края не способенъ обмануть насъ. И что могъ бы онъ выиграть, обманувъ слѣпо довѣрившихся ему людей. Но если бы даже все сдѣлалось не такъ, какъ я думаю, и тогда никакая злоба, никакая зависть не могли бы омрачить славу того, это рѣшился предпринять этотъ великій подвигъ».

— Ну, съ Богомъ, господинъ мой, отвѣтилъ Санчо: слезы и бороды этихъ дамъ я пригвоздилъ въ моему сердцу; и пока не увижу я подбородковъ ихъ гладкими, до тѣхъ поръ никакой кусокъ не полѣзетъ мнѣ въ горло. Взлѣзайте же, ваша милость, на коня и завязывайте себѣ глаза, потому что если я долженъ ѣхать позади васъ, такъ значитъ и сѣсть я долженъ послѣ васъ.

— Ты правъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; и доставши изъ кармана платовъ, онъ попросилъ Долориду завязать ему глаза. Но когда дама исполнила его желаніе, рыцарь сорвалъ повязку и сказалъ: «читалъ я у Виргилія исторію Троянскаго Палладіума. Это былъ, если память не измѣняетъ мнѣ, деревянный конь, принесенный греками въ даръ богинѣ Палласъ, наполненный тѣми вооруженными воинами, отъ чьихъ рукъ суждено было погибнуть Троѣ. Мнѣ не мѣшаетъ поэтому взглянуть, что находится внутри Клавилена».

— Этого совсѣмъ не нужно, воскликнула Долорида, я отвѣчаю за Маланбруно; онъ не способенъ на измѣну и ни на какую хитрость. Садитесь, рыцарь, безъ страха на Клавилена, и если случится что-нибудь дурное, то, повторяю вамъ, я отвѣчаю за это.

Возражать Долоридѣ, изъявляя нѣкоторое сомнѣніе за свою безопасность, значило бы, по мнѣнію Донъ-Кихота, оскорбить его собственное мужество, и потому, не сказавъ болѣе ни слова. онъ сѣлъ верхомъ на Клавилена и слегка дотронулся до пружины. Такъ какъ ноги Донъ-Кихота, не опираясь на стремена, висѣли во всю ихъ длину, поэтому онъ походилъ въ эту минуту на одну изъ тѣхъ фигуръ, которыя рисуютъ или оттискиваютъ на фландрскихъ обояхъ, изображающихъ тріумфъ какого-то императора.

Скрѣпя сердце полѣзъ на коня вслѣдъ за своимъ господиномъ Санчо. Находя однако свое сидѣніе не совсѣмъ мягкимъ — спина Клавилена казалась ему скорѣе мранморной, чѣмъ деревянной — онъ попросилъ дать ему подушку, все равно съ эстрады ли госпожи Дульцинеи Тобозской, или съ постели какого-нибудь лакея. Но Трифалды сказала, что подушки дать ему нельзя, потому что Клавилень не терпитъ на себѣ никакой збруи и никакого украшенія, и потому Санчо остается только сѣсть по женски, такъ какъ въ этомъ положеніи твердость сидѣнія не такъ ощутительна. Санчо такъ и сдѣлалъ и, попрощавшись съ публикой, позволилъ завязать себѣ глаза. Но онъ еще разъ открылъ ихъ, и кинувъ на зрителей умоляющій взоръ, просилъ со слезами на глазахъ не оставить его въ эту ужасную минуту безъ молитвъ и прочитать за него Отче нашъ и молитву Богородицѣ, да Господь пошлетъ имъ, говорилъ онъ, кого-нибудь, который тоже помолится за нихъ, если когда-нибудь въ жизни имъ придется быть въ такомъ же ужасномъ положеніи.

— Болванъ! сказалъ Донъ-Кихотъ; къ висѣлицѣ, что-ли привязали тебя? Переживаешь ли ты послѣдній день своей жизни, чтобы обращаться съ подобными просьбами. Развѣ не сидишь ты, негодный трусъ, на томъ мѣстѣ, на которомъ сидѣла красавица Магалона, и съ котораго она, если вѣрить исторіи, сошла не въ могилу, а вошла на тронъ Франціи. А я, отправляющійся вмѣстѣ съ тобой, развѣ не стою мужественнаго Петра, сидѣвшаго на этомъ самомъ мѣстѣ, на которомъ возсѣдаю теперь я. Завяжи, завяжи себѣ глаза, бездушное животное, и не обнаруживай словами своего подлаго страха, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ.

— Такъ пусть зашьютъ мнѣ ротъ, сказалъ Санчо, если не хотятъ, чтобы я поручалъ себя Богу и чтобы другіе молились за меня. И что удивительнаго, если я боюсь, не собралась ли теперь вокругъ насъ куча дьяволовъ, которые примчатъ насъ прямо въ Перельвило [13].