Сколько перемены! В четырнадцать лет столько обветшало здание.
Всё по-прежнему, милостивый государь! Смею спросить: навсегда ли вы переехали сюда или только на время?
Что?
Простите нижайшему рабу, если он не с умыслу огорчил вас.
Станет ли покоев для всех гостей?
Много ли их, милостивый государь?
Жена, несколько девок и двое рыцарей.
Если б их еще было и тысячью больше, всем место будет.
С одним из них прибыло сто человек рейтаров.
Все поместятся, все до одного. Но где прикажете отвести вашей супруге?
На правом флигеле.
На левом было бы спокойнее.
А почему не на правом?
Покои очень сыры.
Мы привыкли переносить и больше.
Во время моего отсутствия никаких беспокойств не было?
Не без того, милостивый государь. Недалеко отсюда, при подошве Апеннинских гор, в самой чаще леса, живет славный разбойник.
Ну?
Он несколько раз подходил сюда под стены, но как скоро мы дадим залпа два-три, он всегда отступал с уроном.
Так и надобно! Старик! доволен ли тобою Рапини?
Смею надеяться.
Граф Кордано?
В своем месте.
Жив?
Шевелится.
Здоров?
Сколько можно быть здорову, живучи пятнадцать лет в оковах, на хлебе и на воде.
В замке никто об этом не знает?
Он заключен в подземном своде под самою отдаленною комнатою. Я всегда хожу к нему под вечер или ночью.
Хорошо. Мне надобно будет видеться с ним еще до его смерти. Предуведомь его о моем к нему приходе. Скажи ему... Не говори ничего. Скажи ему о моем приезде.
Слышу, милостивейший государь.
Где ж Рапини?
Он очищает вам покои. Вы так внезапно посетили, что мы не могли надлежащим образом встретить.
Поди, скажи, чтоб всё бросил. Я нетерпеливо желаю с ним видеться.
Итак, я опять достиг вас, стены Мертвого замка! Редко проходит внутрь вас свет солнца сквозь малые окна; вечной мрак царствует в вашей внутренности — но он соответствует сумраку души моей, дикому биению моего сердца. Опять вижу я вас, исполинские изображения владетелей сего замка! Здесь, в этом пространном гробе, заключу я себя вечно! Здесь, один, с вами буду я думать о исполнении моих планов — и успею, непременно успею; если нет... если нет — то погибель всего меня окружающего придаст тебе новое имя, замок, ужаснейший самого ада!
Сатинелли!
Рапини!
Сатинелли! Сатинелли! ты очень переменился.
Не мудрено. Скоро год, как я женат.
Слышал. Что это с тобою сделалось? Или здоровье тебе наскучило?
Почему?
Тебе непременно хотелось полное лицо переменить на сухое, быстрые, пламенные глаза помутить навсегда и предускорить сединами свою голову.
Правда, всё правда; но причины...
Неужели любовь? Что ни говори, я тому не поверю.
Ты худо рассмотрел мою супругу.
Когда я худо знал ее как прекрасную вдову, то по крайней мере теперь, как супругу Сатинелли, любопытно рассматривал. Со всевозможною учтивостию препоручал я себя в ее милость, но...
Что?
Она нахмурила густые свои брови на впалые глаза и таким голосом спросила: «Не вы ли синьор Рапини?», что я принужден был улыбнуться.
Хорошо, что ты там можешь улыбаться, где другие боятся.
Тридцатипятилетняя старуха могла так ослабить сердце, привыкшее к ужасам? Непонятно! Она могла пленить тебя? Гм! право, непонятно!
Непонятно? Или тебе кажется, что в этой груди нет сердца? Или думаешь ты, что Сатинелли один исключен из законов природы?
Так думал я.
Ошибался.
Уступаю. Ты говоришь довольно нескладно, ты влюблен.
Га! Рапини! чем более живешь на воле, тем несноснее оковы. Тридцать девять лет жил я в совершенной вольности, и на сороковом году... Ты смеешься? О! ты взбесишься, когда узнаешь, сколь тяжки мне были сии цепи.
Счастливая Элеонора!
Элеонора!
Ты, право, помешался! Любить и не желать слышать имени любимого предмета.
Любимого предмета? Оставь меня! Любимого предмета!
Неужели женитьба так переменяет людей?
Из ангелов делает дьяволами! Удались! Престол Люциферов есть брачное ложе. Удались!
Рапини! Прости! Не желай испытывать моего сердца! Глубока рана его — ты ее растравляешь. Не раздирай его, чтобы выведать тайну, — оно откроется. Всем ли отведены покои?
Всем.
Где будет Эмилия?