Прочь! Стой! Куда ты, изменник? Кому вверил ты яд свой? Василиск, предатель!
Кому?
Кому? Чудовище! Кому? Моей жене.
Что ты иногда сходишь с ума, и потому должно тебе снисходить.
Невозможно! невозможно! Рапини изменил — кто теперь мне будет верен?
Если ты не скажешь порядочно, что тебя взбесило, то я буду над тобой смеяться.
Смотри на меня! Прямо! Отчего ты бледнеешь?
Глаза твои цветят.
Отчего ж дрожишь ты? Чего ты трепещешь?
У тебя кружится голова.
Га, изменник!
Сатинелли!
Что? что значит этот убедительный голос? Ты хочешь провести меня вновь, опять!
Неужели жена может разорвать те цепи, которые связывали нас двадцать лет?
Ты разрываешь цепи сии.
Как скоро это бешенство твое кончится, скажи мне, — я имею кое-что сказать тебе.
Постой, бесчеловечный! Или ты так равнодушен к моей погибели?
Как я могу подать тебе руку, когда ты таишь от меня пропасть, в которую падаешь?
Мы преданы, Рапини!
Как?
Мы погибли! Все наши дела открыты — и, вероятно, все наши намерения.
Быть не может.
Га! быть не может! Разве я не своими ушами слышал? Разве я не своими глазами видел убивственную улыбку, с какою произнесла имя Лорендзы Кордано?
Кто? Что?
Моя жена — имя Лорендзы Кордано!
Лорендзы Кордано?
Что? Что, опытный простяк? Злый дух, скажешь ты, внушил ей о сей страшной тайне, о которой и я без трепета не могу вспомнить? Что?
Что ж ты молчишь? Или вся твоя расторопность при сем роковом имени вылетела парами из головы твоей?
Это проникнуть выше сил человека. Голова моя пуста, как чугунная бомба.
Вот пункт, где должен человек показать, стоит ли он называться человеком. Рапини молчит.
Стой! Малый свет начинает освещать мрак в голове моей.
Говори! Из искры сделаю я пламень и освещу страшную сию тайну. Говори!
Однажды выехал я на охоту, миль за двадцать, отбился от свиты и принужден был в деревушке Вилла-ди-Молли ночевать в жилище старого крестьянина. Разговор зашел об рыцарях — и фамилия Корданов была числа знатнейших; заговорили о замках — и Мертвый привлек общее внимание. «Этот замок не долго будет на земли, — сказал крестьянин, — участь его будет участь Содома». «Почему?» — спросил я, и он рассказал мне, разумеется, со всеми прибавками суеверного невежества, — он рассказал мне историю графа Кордана и Лорендзы.
Как? И в крестьянских хижинах уже говорят об этом?
Это меня самого удивило. Я вошел в разговор далее, и старик сказал мне с восторгом: «Чай, теперь маркиз Монтони и не воображает, что есть мстители».
Мстители?!
Граф Кордано имел детей — и они остались живы.
«Почему всё это ты знаешь?» — спросил я и узнал, что он один из числа пленных, бежавших из сего замка.
Он имеет детей, и они остались живы!
Я отвел его к стороне, приставил пистолет к груди и спросил, один ли он об этом знает. «Всяк, кто только имеет сына, учит его говорить, рассказывая о Кордано и Монтони. (Они еще не знают, что ты переменил имя.) Кто имеет дочь — учит ее чувствовать, рассказывая о Лорендзе». Так отвечал мне крестьянин — и я выронил пистолет из рук.
Так! Так! Мы ехали чрез сию деревню. Боже! Мы там ночевали; верно...
Верно, там услышала Элеонора — и...
Хорошо, хорошо. Дурак был бы я, когда б, зная болезнь, не мог ее вылечить; прекрасно! Благодарю тебя, Рапини, ты открыл мне глаза. Я сам хочу его видеть, этого несчастного рассказчика, выведаю из него всё — и если он добровольно не откроет, то я вскрою ему грудь и насильно вырву из сердца тайну. Я к нему отправлюсь.
Эх! Сатинелли, или ты думаешь, что тебя не узнают? Всякой крестьянин, когда увидит какого преступника, то сейчас ищет в лице его сходства с Монтони. Если он вор, говорят: «У этого плута и глаза такие, как у Монтони. Его надобно повесить!» Если он разбойник, — «это лице, этот лоб, эти брови, — говорят они, — совершенно, как у Монтони. Его надобно колесовать!» И я уверяю тебя, если бы какой святой сошел к ним и похож был на тебя, то они предали бы его проклятию.
Так я им очень известен.
Я удивляюсь, как они не напали на тебя дорогой.
Я почти никому не показывался и ехал под новым уже именем Сатинелли. Но нам должно же что-нибудь делать...
Угрюмостию ничего не сделаешь! Тут надобно поступать иначе.
Поди прочь. Я знаю, как должен поступить я.
Только бы не раскаиваться.
Всеми силами ада потрясу я и до тех пор не успокоюсь, пока не увижу детей Кордано пред собою — или тени их не окружат меня.