То-то вы, молодые девки. Очень любопытны, а после, как придет ни туда ни сюда, так в слезы.
Да отчего мне плакать?
Да и чего ты не видала в покоях?
Как чего? Тут есть статуи.
Так тебе стоит только посмотреться в зеркало.
Так что?
Так ты увидишь хорошенькую статуйку.
Жаль, право, что ты стар, а то бы уж я тебя проучила.
То-то и беда твоя. Седина и лысина — лучшие защиты от женских приманок.
Да неужто мне нельзя уж посмотреть и на картины?
Глупенькая! Ты не знаешь, что это за картины!
А что бы такое?
Они околдованы.
Ахти! Да как это?
Да так же. Вот они днем стоят смирно, а дай настать ночи...
Ах! что такое?
Начнут плясать, прыгать, такую поднимут стукотню, громотню, что хоть вон беги.
Ах, боже мой! Что ж вы их не выкидаете вон!
Поди сама это сделай!
Почему ж не так, вить они днем смирны.
Когда их не трогают. За всякою картиною живет дух.
Ах! попались мы.
Как скоро коснешься картины, то дух выглянет из-за нее и так страшно разинет пасть, что только давай бог ноги.
Пропали мы! Ах, Мати Божия! не давай мне их видеть. Уж я с детства наслышалась об этих духах.
Не говорил ли я тебе — будь в своей комнате и не показывайся им.
Спасибо, доброй старичок; я, право, не знала. Теперь и ногой не выйду. Чего доброго.
Боже мой, боже мой. Всё известно! Розалия, позови ко мне Эмилию. Старик, оставь меня.
Как, сударыня? Да где она?
Она, я думаю, в зале, с маркизом Оридани.
Но как же мне, сударыня, идти туда?
Позови ее ко мне!
Да вить на дороге...
Что?
Есть картины.
Ты с ума сошла, Розалия. Поди и позови ко мне Эмилию.
Да.
Итак, она здесь была? Бедная! Отсюда-то простирала она ко мне свои вопли; здесь, в сих мрачных стенах, проливала она слезы горести, и одни отголоски сводов отвечали ей диким хохотом. Здесь, может быть, на этом самом чугунном помосте, простиралась она пред лицом Божиим, холодные плиты сии окропляла слезами и кровию, здесь, в этом самом месте, — и сие-то самое место будет гробом злополучной Элеоноры. Боже милосердый, она еще меня счастливее. Я плачу об ее участи, но об моей никто не прольет ни полуслезки. Здесь усну я сном вечным, и никто не узнает о несчастной моей участи. Видно, так угодно было Тебе, Господи, чтобы гордость и высокомерие всегда страдали от самих себя.
Вы здесь, сударыня, одни — и вечно в слезах.
Разве и в Мертвом замке можно быть веселу?
Почему ж не так? Слеза и улыбка должны быть в нашей власти.
Кто вам сказал это? Но, милостивый государь, прошу вас оставить меня.
Я нарочно прислан от маркиза, чтоб хотя немного развеселить вас.
Я привыкла к слезам. Скоро будет год, как я назвала его своим супругом.
Следовательно, тем непростительнее до сих пор не знать характера своего мужа.
О! прошу вас оставить меня.
Нет, сударыня. Я хочу дать вам добрый совет. Мне кажется, и малое облегчение в несчастии есть воспоминание о прошедшем благополучии[133]
. Что пользы плакать? Что выгоды губить себя? Смотритесь чаще в зеркало, и вы увидите — увы! — вы увидите морщины на лице, которое некогда прельщало суровейших. Померк в глазах пламень, который пылал некогда с такою силою! Ах! было и прошло.Синьор!
Вспомните о том времени, когда рой женихов увивался около вас, как бабочка около розы. Вы забыли, сударыня!
Да забудет Бог доброе дело твое, когда ты его когда-нибудь сделал.
Вы забыли, когда вы, дабы скрыть свой возраст и придать красоте своей более блеску, тиранили дочь свою, милую девушку, кроткую, невинную Эмилию?
Да падет на тебя, чудовище, грех сей.
Не беспокойтесь. С меня довольно своих. Было — и прошло. Бывало, и я сам манил себя надеждою поймать к себе один из тех прелестных, тех упоевающих взоров, кои вы, как некая богиня, сыпали в собрании и кои, соединяясь с бисером шампанских вин, героя делали невольником. Было и прошло! Вы забыли?
Бездельник! или тебе ничего не значит оскорблять невинную женщину?
За год перед сим должно было вам произнести речь свою таким тоном и с таким при том взором — то верный, пламенный Рапини простерся бы у ног ваших и с трепетом невольника ожидал бы грома из прекрасных уст ваших. А теперь...
Или до такой степени простирается ненависть Сатинелли? Неужели он не защитит меня от тебя, бездельник!