Читаем Донбасский декамерон полностью

Документы эти, если сложить их вместе, составляли своего рода дневник. Я был потрясен, когда прочел их; там высвечивались (и как!) все фигуры китайского руководства, шаг за шагом прослеживалась их политическая ориентация, связи с руководством нашей страны и с американцами.

Когда мне предложили писать эту книгу, уже назревал военный конфликт с Китаем из-за острова Даманского. Главная задача заключалась в том, чтобы объяснить истоки советско-китайских разногласий. Получилось так, что она вместила в себя гораздо больше, нежели архивные документы: сообщения с наших фронтов, прессу тех лет, рассказы участников событий, большинства из которых уже нет в живых.

В 1972 г. вышел первый вариант книги тиражом 101 экземпляр под грифом “секретно” с подлинными сообщениями разведгруппы отца, а через год был издан ее расширенный вариант. Что касается имени отца на обложке книги, то я был бы счастлив выпустить ее под своей фамилией, но не я это определял».

Творчество на литературной ниве стало главным для вчерашнего тяжелоатлета.

Имя, конечно, работало на автора – в 1972 году он выпустил повесть, а четыре года спустя и целый роман. С середины 80‑х он отдает дань своему увлечению историей. Пишет книги, в которых старается донести до соотечественников свои взгляды. Они не были лишены своеобразия, но все же не оригинальны.

В своих трудах Власов, ставший в годы горбачевского правления народным депутатом СССР, отстаивал точку зрения, столь любимую чуть не всеми шестидесятниками: партия, советский строй хороши, нормальны, обязательны для взятия на вооружения всем человечеством, а вот КПСС и особенно КГБ – негодяи, извратившие и суть классовой борьбы, и принципы классового государства.

С этой позиции одни шестидесятники шли в непримиримые диссиденты, которые толкали их на путь борьбы с Родиной, когда, по выражению Александра Зиновьева, «целились в СССР, а попали в Россию», а другие становились почвенниками, национал-коммунистами, если можно их так назвать.

Кто знает, что было бы с его взглядами, уедь, например, он на Запад. Но он оставался на Родине. И был сражен наповал кровавыми события 4–6 октября 1993 года. Книгу воспоминаний о них депутат Власов смог опубликовать только в Воронеже.

«Этой ночью я стал засыпать – и вдруг вспомнил, что туалет, куда я заглянул семь недель назад (на первом этаже Дома Советов, со стороны входа номер двадцать; надо было в последний раз привести себя в порядок перед выступлением в прямом эфире в “Парламентском часе”) – один из тех, в который сложили штабелями трупы защитников Дома Советов.

Сначала сложили мертвых, а потом, когда доставили раненых и добили, добавили к тому штабелю трупов. Мертвые лежали до потолка. Кровь натекла по щиколотку…

Самое место для прогулки Гайдару, Черномырдину, Ерину, Грачеву, Барсукову… ну и их “повелителю”».

Разумеется, такая позиция не могла не сказаться на карьере политика и писателя. К середине девяностых Юрий Власов был практически выкинут из политики. Для того чтобы иметь возможность хоть что-то из выстраданного донести до россиян, он решился участвовать в выборах Президента РФ. Но и тут сработала либеральная защита власть имущих. Голос Власова услышан не был никем.

В 2005 году «Комсомолка» взяла у великого спортсмена интервью и задала традиционный вопрос – каким он видит будущее нашей страны? Власов воскликнул:

«Нашей?! Благополучие России проклято всеми ее врагами. Наша Родина была другая… Ее любили. А теперь ее продают… Важно, чтобы Россия осталась нашей землей, нашей Родиной. Если так сделать не удастся, то я вижу к 2012–2015 году тяжелейшие испытания, и не только в нашей стране, но и в мире».

Из КПСС Власов вышел в 1989 году. И никогда не жалел об этом. Но от своих коммунистических взглядов не отказался, оставшись верным и памяти отца, и своей стране, которая сделала его великим:

«Это уже не человек, не центр мироздания и не “человек – это звучит гордо”, и уж никак не творение Божие, а всего-навсего… существо, – писал Юрий Петрович в одной из книг. – Этакое приспособление для работы и отправления инстинктов – и только. Все несогласия с этим лишь пустое лицемерие.

Капитализм вместо человека лепит чудовище. Себялюбие (эгоизм) личное и групповое поставлено в центр вселенной. Ничто не должно препятствовать насыщению этого себялюбия и идущего с ним рука об руку стяжательства.

Жизнь без души, с убиенной душой отплатит человечеству самоуничтожением. Мы на “ура” принимаем мораль, которая ничего, кроме разрушения, человечеству не несет».

Многие годы либеральная тусовка травила Власова. За его, как они выражались, «красно-коричневые» взгляды. Надо сказать, что на этом сломались многие выдающиеся умы и деятели эпохи. Но не Власов. Он остался собой – русским спортсменом советского времени.

«Назначение воли – быть сильнее всех обстоятельств!» – говори он. И слово не расходилось с делом.

Юрий Петрович вспоминал 10 лет спустя после президентской эпопеи:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее