Донбасский декамерон

Простонародность вообще лезла из него везде и во всем. Это был первый и единственный лидер огромной империи, позволявший себе откровенную грубость, сальности и ненормативную лексику в публичном пространстве. Родившийся в российском селе Калиновка в Курской губернии, до 12 лет в нем росший, Никита Хрущев навсегда оставил при себе все замашки и представления типичного мужичка кулацкого типа. Среди прочего это проявилось и в его наплевательском отношении к вопросам идеологическим, а перво-наперво – к проблемам национальным.

Известно, что Хрущев любил носить украинские сорочки-вышиванки. Это не с руховцев 90‑х годов, а с него пошла мода носить вышиванку под пиджак. Многочисленные фотографии Хрущева в этой национальной одежде, его многолетнее руководство (до войны и после нее) Украинской республикой, его же указ о передаче Крымской области РСФСР в состав УССР сделали из него в массовом сознании, особенно российском, украинца, каковым он, как мы знаем, не был и не мог быть.

Но ведь именно при Хрущеве начал поднимать голову недобитый украинский национализм, при нем были помилованы и вернулись в Галичину вояки УПА[1], усилиями его правительства огромное количество бывших бандеровцев и членов их семей оказались в Донбассе, где, осев принудительно-добровольно на шахтах, вырастили антирусских детей и внуков, зигующих на футбольных стадионах.

Хрущевскую вышиванку в народе в 50—60-х годах прозвали «антисемиткой». Очень точно, надо сказать, ибо вражда украинцев (малороссов) с евреями описана в литературе очень давно, начиная с Николая Гоголя. В вышедшем в Берлине в 1923 году сборнике «Россия и евреи» Иосифа Бикермана прямо говорилось, что нет большего недруга у еврея среди славян, нежели украинский селянин, привыкший видеть в иудее врага с тех пор, как польские паны стали брать их в качестве управляющих в поместья.

К тому времени, когда Никита Хрущев из интернационального Донбасса выбрался на большую политическую дорогу, мало что изменилось в бытовом антисемитизме. Известный правый эсер, министр земледелия в правительстве Керенского Семен Маслов в своей по свежим следам, сразу после Гражданской войны написанной книге «Россия после четырех лет революции» (Париж, 1922) писал:

«О погромах, производимых повстанцами, мне рассказывали приезжавшие из губ. Харьковской, Полтавской, Екатеринославской. По всей Украйне, когда повстанцы нападают на поезда, по вагонам нередко раздается команда: “Коммунисты и евреи, выходи”. Отзывающихся на команду расстреливают тут же у вагонов, иногда даже на площадке вагона».

Но это крестьяне. Откуда украинофилия и антисемитизм взялись в Хрущеве? Об этом стоит задуматься. Известен рассказ диссидента Андрея Дикого о том, как в начале 1944 года в Киеве тогдашний глава Советской Украины Никита Хрущев беседовал с киевлянами.

«Одна еврейка Ружа Годес, – пишет Дикий, – которой удалось пережить оккупацию Киева немцами, пожаловалась Хрущеву, что ее не хотят принимать на службу, потому что она еврейка. На это Хрущев сказал следующее: “Я понимаю, что вы, как еврейка, рассматриваете этот вопрос с субъективной точки зрения. Но мы объективны: евреи в прошлом совершили немало грехов против украинского народа. Народ ненавидит их за это. На нашей Украине евреи нам не нужны. Ведь мы здесь на Украине… Понимаете ли вы? Здесь Украина. И мы не заинтересованы в том, чтобы украинский народ толковал возвращение советской власти как возвращение евреев”».

Но есть и супружеский фактор.

Вполне возможно, что все это – украинофилию и бытовой антисемитизм – в нем, кроме сельского характера, воспитала жизнь со второй женой. Нина Кухарчук была родом из Западной Украины. Почему бы нам не предположить, что Хрущев, поощряя национализм в киевской интеллигенции, надевая «антисемитку», просто продолжал на людях семейную жизнь, семейные разговоры?

В отечественной истории немало влиятельных жен мужей, занимающих высокие государственные посты: Александра Федоровна Романова, Нина Ивановна Кухарчук, Раиса Максимовна Горбачева. Так что мы не можем сбрасывать со счетов «супружеский фактор».

Заигрывание с националистически настроенной интеллигенцией Хрущев начал еще в Киеве. Во многом благодаря Никите Сергеевичу такие кадры встали во главе вузов, издательств, газет, партийных органов. По прямому указанию Хрущева первым секретарем ЦК КПУ был назначен известный своими «мягкими» националистическими взглядами Петр Шелест, от которого даже Брежнев смог избавиться лишь тогда, когда утвердил свою власть в Кремле.

Известно, что юный большевик Хрущев в пору своей юзовской юности примыкал сначала к меньшевикам, а потом к троцкистам. Уцелев в жерновах 1937 года, встав у руля СССР, он повел партию резко вправо, вернувшись к троцкистским забавам: уничтожению церкви и внедрению национализма в образование и литературу, с трудом в начале тридцатых остановленным Сталиным. И это тоже стало каплей, переполнившей чашу терпения партийных бонз со Старой площади.