Донос без срока давности

По другой версии, Люшкова привезли в Дайрэн для выдачи СССР в обмен на захваченного в плен сына бывшего премьер-министра князя Коноэ (лейтенант Фумитака Коноэ после неудачной попытки обмена был оставлен в советском плену, в 1949 г. приговорён к 25 заключения и умер в 1956 г., находясь в заключении в Ивановской области). Люшков, узнав о предстоящей выдаче, предпринял попытку побега и был задушен японскими офицерами.

Однако до сих пор не опубликовано ни одного документа, подтверждающего факт расстрела или удушения японцами чекиста-перебежчика или хотя бы его пребывания в Маньчжурии в августе 1945-го. Рассказы и интервью ряда японских офицеров о его гибели напоминают легенды. Нельзя исключить, что в действительности Люшков смог сдаться в Японии американским войскам и позднее ЦРУ скрывало его в США под чужим именем как ценного информатора о Советском Союзе.

[22]

Чужие фразы, приписываемые И. Сталину и А. Вышинскому

«Признание – царица доказательств» – зачастую эта фраза приписывается А. Я. Вышинскому (Генеральному прокурору СССР в 1935–1939 гг.), как и то, что якобы он подвёл и теоретическую базу под этот тезис. Используется это в качестве «косвенного доказательства» при утверждении, что в сталинском СССР большая часть «политических» дел строилась на признаниях, выбиваемых из подсудимых, или для сравнения критикуемого режима со сталинским: «Для тех, кому фамилия Вышинский ничего не говорит, стоит напомнить, что этот главный режиссер страшных политических процессов 30-х годов успешно внедрял в теорию и практику постулат: признание – царица доказательств» (И. Руденко. Мальчик свободен. А мы? // Комсомольская правда, 2007, 14 февраля); «Признание – царица доказательств. Это крылатое выражение Андрея Вышинского, самого кровавого прокурора сталинских времен, прекрасно выучили израильские судьи, и вовсю применяют сей нехитрый принцип» (А. Харазов. Царица доказательств. О судебных ошибках в Израиле).

В действительности эта фраза бытовала ещё в Древнем Риме. Царица доказательств (лат. – Regina probationum) – так в римском праве называли признание вины самим подсудимым, которое делает излишними все иные доказательства, улики и дальнейшие следственные действия.

Сам же Вышинский, как следует из его труда «Теория судебных доказательств в советском праве» (М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1941. – 220 с.), придерживался противоположного мнения: «Было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого… В достаточно уже отдалённые времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьёзным доказательством, “царицей доказательств” (regina probationum)… Этот принцип совершенно неприемлем для советского права и судебной практики (выделено мною. – Авт.). Действительно, если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлечённого к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и – ещё хуже – единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар всё дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них».

Получается, Вышинский, по крайней мере в 1941 г., придерживался противоположного мнения о «царице доказательств», что, скорее всего, зная его политическую «гибкость», было закономерным следствием требований Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) № П 4387 от 17.11.1938 «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» – о «перегибах» в репрессивной практике 1937–1938 гг.

Несколько расхожих крылатых фраз приписываются и И. В. Сталину. Самая известная из них – «Лес рубят, щепки летят». По изысканиям историков, впервые схожее выражение встречается в записках поручика Генерального штаба Гренадерского корпуса Н. Д. Неелова «Освободительный поход в Польшу 1831 г.»: «…когда мы возвращались к Калушину от Ендржеева, я опять стал свидетелем сцены, происшедшей между Толем и Паленом. Дибич с Толем ехали шагом в фаэтоне за гренадерами, к фаэтону подъехал Пален 1-й.

– Нынешняя рекогносцировка дорого мне стоит, – сказал он Дибичу, – я потерял одного прекрасного полкового командира и двух батальонных.