Читаем Донос без срока давности полностью

Для меня оставался один выход, чтобы дойти живым до суда и через суд сказать партии, правительству и всему советскому народу о своей невиновности, – это клевета на себя и других, т. е. писать ложные показания. Однажды Фельдман заявил, что Куприн отдал меня ему на откуп, и теперь-то уж он будет делать со мной все, что захочет, но нужные показания получит.

Фельдман со своим помощником Артемовым продолжали каждую ночь с 3 этажа спускать меня в подвал и избивать, а днем без сна и отдыха держать на ногах /в это время около меня дежурили посменно др. работники/. Будучи поставленным Куприным и Фельдманом вне закона и чувствуя, что с очередной экзекуции я не вернусь /стал как тень и не мог держаться на ногах/, заявил, что я буду писать показания, но должен фантазировать. “Ты фантазируй, а я запишу в протокол и все в порядке”, – заявил Фельдман. И вот я фантазировал все, что требовали от меня Фельдман и Куприн, клеветал на себя, порочил свою честь, а недостаткам и ошибкам в работе придавал соответствующую окраску вредительства. По их требованию клеветал и на других, хотя о какой-либо к.-р. деятельности их мне ничего неизвестно /Хорхорин, Видякин и др./.

13 месяцев я ждал суда, чтобы сказать на суде всю правду – о своей невиновности и о том кошмаре, который пережил во время предварит. следствия.

В феврале т.г. Трибунал рассмотрел дело и обвинение по ст. 58 п.1-б /шпионаж и право-троцкист. организации/ снял. Суд вынес определение – проверить обоснованность произведенных мною арестов в Шилкинском, Нерчинском и Балейском районах, куда я был командирован летом 1938 г. Хорхориным для реализации оперприказа № 233* – по китайцам. Мера пресечения оставлена мне – содержание под стражей.

Направляя меня в командировку, б. нач. УНКВД Хорхорин дал оперативное задание в названных районах арестовать максимум китайцев и корейцев, чтобы проработать их следственным путем, разоблаченных шпионов и диверсантов судить, а остальные будут выселены вместе с находящимися на свободе из области. Подготовительная работа по выселению уже проводилась. Я это задание выполнил, арестовав около 300 чел. /в т. ч. 15–20 чел. колхозников/. По данным предв. следствия за 8 мес. после моего ареста было освобождено по области 118 чел. /в т. ч. какая-то доля и из арестованных мною 300 ч. китайцев и корейцев/, из общего количества арестованных ок. 2500 ч. Выполняя это приказание Хорхорина, мне и в голову не приходило, что оно незаконно и преступно: аресты произведены с санкции прокурора.

Тов. Нарком! Я в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД работал 18 ½ лет, отдавая, как коммунист /в партии с 1918 г./, все силы, всю энергию работе, не зная личной жизни. Не имел никаких взысканий и замечаний. Я из крестьян-бедняков, доброволец Красной Армии, в звании старшего лейтенанта госбезопасности, почетный чекист, правительством награжден орденом “Кр. Звезда”. По воле Куприна я оказался в тюрьме и томлюсь уже 15 месяцев в одиночке, без прогулок и передач. Здесь получил тяжелое заболевание глаз /трахома/ и 7 мес. болезнь упорно не поддается излечению, теряю зрение.

Прошу Вас вмешаться в мое дело, вернуть меня в трудовую семью /освободить под подписку/, чтобы я продолжал так же честно трудиться, как трудился всю жизнь – до ареста, и спасти свое зрение, которое еще не совсем потеряно.

КАМЕНЕВ.

31 марта 1940 г.».


*Речь идет о телеграмме № 233 наркома Ежова начальникам УНКВД:

«1. Ввиду запросов мест разъясняю – операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, харбинцев, латышей, греков, иранцев, как иноподданных, так и советских граждан, продолжить до 15 апреля с.г. согласно моим приказам №№ 00485, 00593, 49990, 50215–1937 год и № 202–1938 год.

2. Одновременно начать аналогичную операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из финнов, эстонцев, румын, китайцев, болгар, македонцев, как иноподданных, так и советских граждан. Также подвергните аресту всех подозреваемых [в] шпионско-диверсионн[ой] и иной антисоветской деятельности немцев, состоящих [в] советском гражданстве, применительно [к] категориям, перечисленным [в] моем приказе № 00485. Операцию по этим категориям закончить 15 апреля с.г.

3. До 15 апреля сохранить установленный моим приказом № 00485 внесудебный порядок рассмотрения дел арестованных по всем этим операциям лиц, вне зависимости от их подданства.

4. При проведении операции обратите особое внимание на выявление и изъятие всех перебежчиков, независимо от стран и времени прибытия в СССР, а также политэмигрантов и всех связанных с иностранными миссиями, посольствами, консульствами, концессиями и иными иностранными учреждениями.

5. О ходе операций доносите пятидневными сводками сообщением [о] количестве арестованных и наиболее существенных материалов следствия.

2 февраля 1938 г. Ежов».

Заявление желаемого Каменевым результата не возымело. Военным трибуналом войск НКВД Читинского округа Каменев был приговорён по ст. 193–17, п. «а» УК РСФСР к расстрелу. Приговор приведён в исполнение. Данных о реабилитации Каменева нет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза