В протоколе допроса помощника оперуполномоченного Ф. Ф. Кочева
военным прокурором пограничной и внутренней охраны по Восточной Сибири Агалаковым 28 января 1939 г. речь идёт и о жалобе, которую Кочев подал на имя начальника УНКВД, военному прокурору и в комиссию советского контроля, требуя привлечь к уголовной ответственности особоуполномоченного УНКВД Перского и следователя УНКВД Попова, которые избивали его на допросах, заставляя давать показания уже не об античекистской (избиениях заключённых и фальсификации дел) – о контрреволюционной деятельности. А в кассационной жалобе от 8 марта 1939 г. в Военную коллегию Верховного суда СССР Ф. Ф. Кочев пишет: «Совершенное мною преступление было сделано только вследствие того, что для этого была создана обстановка начальниками отделов УНКВД, кроме того, они сами толкали совершать это преступление». Об этом же пытался написать «самому» Ежову и главный палач Букачачинской КМР Кожев, не ведая, что «железного наркома» самого уже взяли под микитки: «Я откровенно хочу рассказать, как я дошел до жизни такой. Не сам произвольно я встал на путь бить следственных, я это видел и слыхал от других работников НКВД, короче, били во всех отделениях и отделах Управления НКВД, били в Особом отделе ЗабВО, били в транспортном отделе УГБ Молотовской ж.д.»Из показаний помощника оперуполномоченного А. И. Завьялова:
«…Дело по обвинению заключенных Евстратова и Пересыпкина, обвиняемых в отказе от работы и краже, я докладывал Матюхину, последний не согласился и сказал, что они бандиты, и приказал оформить по ст. 59–3 УК (В январе 1938 г. на Тройке докладывал дело инженера Павлушкина, обвинялся за контрреволюционные преступления. Председатель Тройки Хорхорин сказал: “Он инженер и должен быть руководителем контрреволюционной группы, а не одиночка”. Дело вернули обратно, на доследование, и приказали дать групповое контрреволюционное дело. Хорхорин на меня сказал: “Не умеете работать” и у Матюхина запросил на меня характеристику. Я понял, что мне самому придется сидеть. Вернулся в Букачачу и стал выполнять приказания: при допросах избивал з/к и добивался признаний в контрреволюционной деятельности, решил фальсифицировать следственные дела…
Следователи управления не стеснялись. Бывшего начальника Чернышевского РОМ (
Бывшего командира корпуса Чайковского допрашивали в 4-м отделе УНКВД, выбили ему зубы, поломали ребра. Работника милиции Западина на допросах избивали, от полученных побоев он в тюрьме умер. Бывшего командира дивизии Воентьева допрашивали в Особом отделе ЗабВО, от побоев он умер.
Когда я был арестован и находился в Читинской тюрьме, то знаю, что в тюрьме написанные жалобы дальше начальника корпуса не идут, сжигались в печке. В декабре месяце 1938 г., точно день не помню, где-то около 2-х часов ночи в камеру пришел начальник ОМЗ УНКВД Казаченко, спросил, у кого какие жалобы. Кто-то из заключенных сказал, что раздатчик пищи з/к Екименко пролил суп. Казаченко приказал Екименко раздеть и посадить в карцер и без его приказания не выпускать. Там температура была 32° холода. К утру Екименко замерз, и его от пола отдирали. Екименко просился у надзирателей, чтобы его выпустили, но надзиратели сказали, что без разрешения Казаченко не выпустят. Этот факт могут подтвердить Сифонов, з/к Коробко, дежурный Надулин и Леушкин.
Оперуполномоченный УНКВД Пацев при ведении нашего дела относился не по-чекистски, меня ставил “на стойку” на 23 часа, Вохмина и Дворникова бил. Особоуполномоченный Перский на допросах избивал, на руки надевал железные наручники, давал “читать” библию весом килограмм восемь на вытянутых руках по 9–10 часов… Балашов и Пацев з/к Шкрябкова себе завербовали для дачи ложных показаний…»