Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа. Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, – над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа!
– Назовись, добрый молодец, – устало потёр переносицу левой рукой немолодой майор. Кисть правой, затянутая в чёрную кожаную перчатку, безжизненно придавила бумаги на столе, перед которым стоял в одних трусах долговязый, но жилистый Володька – работа в тракторной бригаде накачала силой, кабы ещё кормёжку посытнее, да только откуда она возьмётся студёным февралём сорок пятого.
– Пластов Владимир Иннокентьевич, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения.
Живой левой рукой майор неловко порылся в стопке дел, вытянул тоненькую картонную папку, раскрыл.
– Так… Посёлок Красный Яр… Помтракториста-сцепщик в совхозе, село Шишкино… А чего не на Красном Яру? Там, насколько знаю, целая леспромхозовская тракторная база? – Майор приветливо глянул на парня. – Земляки мы с тобой. Я сам-то из Верх-Читы в армию уходил. А ты – шишкинский, стало быть?
– Из Новой Куки мы… – глухо ответил Володька.
– А чего там не жилось?
– Переселились мы… батя работу нашёл… После ссылки…
– Из раскулаченных, так понимаю? – внимательно посмотрел на Володьку майор.
– Ага, в мироеды записали! С одной лошадью и двумя коровами… – со злостью проговорил Володька и тут же опасливо осёкся.
– Ну, кто старое помянет… – мотнул головой майор. «…тому глаз – вон, а кто забудет – тому оба», – договорил про себя Володька. И в который раз тоскливая щемящая боль сдавила сердце. Эх, батя, батя…
– Стало быть, на Красном Яру семья проживает… Большая?
– Мамка с сеструхой, неполных восьми… Ещё брат младший, Гришка, пятнадцати годков.
– А отец?
– Забрали в тридцать седьмом… Десять лет без права переписки…
– Вот как… – задумчиво проговорил майор и снова внимательно оглядел хмурого Володьку. – А мать где работает?