Читаем Донос без срока давности полностью

И тут же начинает что-то внутри царапать Володьку. Пропадает та радостная и волнительная дрожь, которая охватывала всё Володькино существо, когда на экране мчались на врага стремительные танки, затмевали небо эскадрильи краснозвёздных самолётов, лихо рубилась с фашистами красная конница. Подымается взамен из потаённых глубин страх. Страх осознания, что на деле вышло всё совсем не так, как в кино. Не вышло малой кровью и могучим ударом: четвёртый год полыхает на западе война, и хотя бьёт нынче Красная армия фашистов уже и в самом деле на вражьей земле, но не дни и месяцы отсчитала кровавая битва, а годы… Володькин страх – особенный. Не паникой раздирает – скукожился до вопроса, на который нет у Володьки ответа: «Почему так вышло?» Почему? Почему, ещё раньше обрушившихся на страну гитлеровцев, врагом оказался отец? А если всё не так? А если всё это – выдумка? Как про могучий удар, так и про… батю? Не мог поверить Володька, как не шипел кое-кто в посёлке, что батя враг. Не мог. Не верил. Хотя и сказать хоть что-нибудь в отцово оправдание – этого тоже не мог. Знать бы хоть что-то. Говорят, нет дыма без огня. Ну и в чём у бати дым и огонь? Глухая стена! Забрали, увезли. За что, почему? Ни слуху ни духу. А может, разобрались да и отправили биться с фашистами? Но тогда хоть весточка какая-нибудь бы за военные четыре года… Но вот и майор в военкомате: «Сын за отца не отвечает…» Значит, всё-таки виноват батя… Володька гонит от себя эти мысли, да плохо получается. Вот такой он, этот глубоко запрятанный, но сверлящий душу страх. Всплывает из глубины страхолюдной рыбиной, окинет немигающим свинцовым взором и снова уходит в чёрную глубину.

А Володька, чтобы от этого страха очухаться, снова смотрит на серую громаду дота, представляет зелёную мощь затаившегося там артиллерийского зверя, который превратит любую самурайскую волну в дохлое месиво… Пройдёт не так уж много времени, и Володька с некоторым разочарованием узнает, что таится под угрюмым и внушительным бетонным колпаком орудие калибром всего-то в 122 миллиметра.

– Э-э… Вот когда, салажата, увидите эту красавицу в деле, сразу хмыкать перестанете, – горько усмехается, слушая новобранцев в курилке, старшина Бердников, который до ранения служил в морской пехоте на Черноморском флоте, участвовал в обороне Севастополя. – Не всё, что толще и больше, – хорошо.

Но пушка – это так, вполне понятный пацанский интерес. Не шло у Володьки из головы утверждение военкома о направлении в танковые войска. Раз военком сказал, а он, Володька, навык имеет, – то чего же торчит он здесь, посреди степи, выскакивает с винтовкой из окопа, орёт «ура», тычет штыком в набитую травой мешковину, как обычная пехтура?

– «Пехтура»! – передразнил не сдержавшегося как-то Володьку старшина. – А вы, салажата, никогда не задумывались, почему царицей полей пехоту называют, а не ту же кавалерию или танки с пушками? А, да что там, небось даже и не слыхали про это! Так я вам скажу. Потому, хлопцы, что только солдатик из любой щели, из кажной норы вражину выкурит, чего ни танку, ни пушке и ни бомбёру не удаётся. И опять же, кем становится танкист, пушкарь или удачно свалившийся с небес сталинский сокол, когда ихние железяки в негодность приходят? Вот то-то же…

И Володька всё реже и реже вспоминал о военкомовском заключении. Но в марте рядовому Пластову и ещё четверым молодым приказали прибыть к командиру учебной роты, а потом на интендантском ЗИС-пятом отправили в штаб укрепрайона, в Борзю.

– В автотракторной технике смыслите, посему направляетесь для службы в ремонтную мастерскую, – ответил на немые вопросы сгрузившейся с трёхтонки пятёрки солдатиков немолодой капитан. – В распоряжение старшего ремонтного мастера старшины Ковалёва. Он вас на довольствие поставит и определит каждому его место. Техники в укрепрайоне хватает – и автомашин, и тракторов, так что на каждый день заделье имеется. Снурков! – окликнул капитан появившегося на крыльце штаба бойца в короткой шинели и лихо заломленной на затылок шапке. – Сопроводи прибывших в расположение ремонтников. Одна нога здесь – другая там. И шустренько обратно, а то опять у связистов запнёшься…

В общем, военкомовский прогноз почти сбылся: гремит гаечными ключами в мастерских Володька, возвращает в строй автотракторную технику. Тут, в Борзе, увидел и танки. Ночью два паровоза в сцепке притащили длинный эшелон с наглухо затянутыми брезентом платформами: и не поймёшь что на них. Вот только когда брезент скинули да принялись разбивать дощатые рамы, на которых он крепился, тут-то и заблестела маслянисто в прожекторном свете танковая броня. Т-34! Только на плакатной картинке раньше видел Володька этих боевых красавцев.

Взревели дизели, по металлическим сходням танки начали съезжать с платформ. Уже на земле один заглох. Вот тут-то вокруг него все ремонтники и сгрудились. С восхищением разглядывал Володька танковый мотор – V-образный 12-цилиндровый дизель. Такого сроду не доводилось видеть.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза