Читаем Донос без срока давности полностью

– Как не понять, Григорий Палыч…

– Вот и не ослоумничайте по углам. Малый Реабилитанс!.. Эпоха Возрождения! Напустил тут флёру про Средневековье… А вот я совсем другое слышу в вашем «Реабилитансе». Мол, не всех выпустили…

– Так ведь и правда далеко не всех.

– А ты что же думаешь, только безвинных сгребали? – набычился Григорий. – Э-э… сколь ещё говнюков открутилось! Ну ничего, долго не погуляют… Наведём порядок!

– Наведём… – тихим эхом откликнулся притихший экс-стукач. «А может быть, и не “экс”, – подумал Григорий, наблюдая перемену в настроении и поведении собеседника. – Трётся в пивнушках, про “Реабилитанс” трындит, на откровенность людей провоцирует, а потом отчёты строчит в Шумовский дворец… Вот таких бы к ногтю в первую голову! Но и без них – никак. Настоящего матёрого врага без таких куда труднее разглядеть… Был он и остаётся – его величество Донос…»

Порядок будет наведён. И кто для этого само то, как не Григорий Кусмарцев?! Так что – позовут его. Разберутся во всём скрупулёзно настоящие бойцы партии. По поручению товарищей Сталина и его надёжного помощника товарища Берии. И будет это скоро. Разберутся – и позовут!

Последние сомнения в том, что его судьба может повернуть как-то по-другому, исчезли у Григория, пока он поднимался по скрипучей лестнице. Приедет он сюда, обязательно приедет. На эмке и в кожаном реглане, со «шпалами» в петлицах васильковых. И не покрасоваться. Здесь тоже кое с кем разобраться не мешает, чтобы не шушукались по углам, сволочи!

…Сумеречным мартовским вечером в двери к Кусмарцевым постучали. Настойчиво, не по-соседски. Григорий распахнул створку и враз ощутил охвативший спину холод.

– Кусмарцев Григорий Павлович? – Дверной проём заслонила плотная фигура в шинели с малиновыми петлицами. За спиной маячил ещё один силуэт. – Вам придётся проехать с нами.

– А в чём дело? Куда? – машинально вырвалось у Григория, хотя и так всё было понятно. Тоскливо заныло под ложечкой: дописался, дожаловался… Яростно скрипнул зубами:

– Сухари с исподним брать?

– Без вещей. Одевайтесь. – Вот и весь ответ, без каких-либо эмоций.

На полутёмной скрипучей лестнице к перилам прижалась соседка с выпученными от испуга глазами. Григорий, испытывая чёрт знает откуда взявшееся желание свести по-арестантски руки за спину, молча прошагал мимо. Сзади топали сопровождающие.

Усадили в эмку, медленно выбравшуюся из тесного двора и свернувшую к центру города. Сумерки густели, над приопущенным со стороны водителя стеклом в салон врывался прохладный ветерок с примесью печного дымка. С Рабочей свернули на Вольскую, притормозили под светофором на перекрёстке с улицей имени Сакко и Ванцетти, через квартал подкатили к серому пятиэтажному зданию, к подъезду без вывески.

– Выходим, – буркнул с переднего сиденья один из сопровождающих, второй, сидевший рядом с Григорием на заднем, выжидающе уставился немигающим взглядом.

В здании поднялись на второй этаж, где Григорию в какой-то комнатёнке предложили оставить кожушок и кепку, и повели ещё на два этажа выше.

В ярко освещённой приёмной из-за стола поднялся невысокий, совершенно незапоминающейся внешности сержант госбезопасности лет тридцати.

– Кусмарцев? – спросил, обращаясь к сопровождающим. – Ждите, доложу. – И скрылся за массивными двустворчатыми дверями кабинета, как понял Григорий, большого местного начальника. Через несколько мгновений сержант вынырнул обратно: – Проходите.

После яркого света приёмной кабинет встретил жёлтым кругом настольной лампы, очертившим бумаги на большом письменном столе и часть длинного, приставного. Лицо откинувшегося в кресле за столом оставалось в тени.

– Присаживайтесь, Кусмарцев, – показала на ближний к письменному столу стул появившаяся из тени рука с двумя серебряными звёздами на рукаве. – Подождите в приёмной. – Это хозяин кабинета уже сопровождающим. Когда за ними закрылись двери, в круге света показались вторая рука и лицо старшего лейтенанта госбезопасности – чуть вытянутое, с небольшой впалостью щёк, округлым подбородком над властной прорезью губ. Темные, густые, словно чуть взъерошенные волосы, глубоко посаженные пытливые глаза под густыми, как волосы, близко сдвинутыми бровями. «Где-то под сорок, – определил для себя Григорий. – Но, судя по кабинету, в больших начальниках…»

– Ивкин Георгий Максимович, заместитель начальника управления, – не замедлил представиться хозяин кабинета. – Получен ответ на ваше письмо в Центральный Комитет. О возможности продолжить службу просили… Это как, для большей эмоциональности писали или действительно такое желание сохранилось?

Спазм перехватил горло. Хрипло вытолкнул:

– На любом участке… Куда партия прикажет…

– Да, кстати… Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) рассмотрела ваше дело… – Ивкин помолчал, и за эту паузу у Григория на душе тревожно заныло. – В партии вы восстановлены… Вот, – Ивкин протянул Григорию лист бумаги, – извещение Читинского обкома партии о пересмотре вашего исключения. Вызывают для переоформления документов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза