Донская армия в борьбе с большевиками

Затянулась война с переменным успехом для нас. В одном из наступлений нашего полка, когда мы попали под сильный ружейный и пулеметный огонь, я, следуя, как всегда, за цепями и перевязывая раненых, была ранена сама. Ранение не было тяжелым, но вывело меня из строя. Ехать мне было некуда, чтобы после выздоровления можно было бы немного передохнуть, и я осталась при полковом обозе. Меня лечил наш полковой врач, и я скоро поправилась. За это ранение при наступлении и за другие бои я получила Георгиевский крест IV степени.

Наступили холода, усилился тиф, казаки были к зиме плохо одеты. Ударили морозы. Морозы и тиф сильно ослабили Донскую армию. Устали казаки в непрерывных боях, дух был подорван, и донцы стали отступать. Поход вообще и на Москву не удался. Донские полки сильно таяли. К чести нашего полка, он стойко держался численно и духом. Казаки нашего полка были непримиримы к красным и с болью в сердце видели, как Дон вновь захватывают большевики. Ободряли себя тем, что неуспех был временным. Так постепенно докатились мы до Маныча. Здесь я получила тяжелое для меня известие: мой брат Павел, гвардейский артиллерист, состоя в донских частях, при отступлении был тяжело ранен и, как мне рассказывали, не желая попасть в руки красных, застрелился. Горе мое было неутешно. Зная, что другой мой брат Сергей, гвардейский сапер, тоже в донской пехоте, я за него очень беспокоилась. Что с ним, жив ли он, убит ли?

Здесь на Маныче в хуторе Леонове, называли его Княже-Леонов, я сама едва не погибла, попав с лазаретом в плен к красным. После очередного и длительного перехода при отступлении наш лазарет остановился в хуторе Кн. Леонове, а полк был направлен занять какой-то участок. Красные, как и мы, замотанные постоянными переходами, активности не проявляли, остановившись в каком-то хуторе довольно далеко от нас. Небольшая охрана лазарета из подбитых и больных казаков расположилась на окраине хутора, откуда можно было ожидать появления красных. Казалось, что нам ничего не угрожало. Мы, сестры, занялись своими ранеными и собой. Но неожиданно появились красные со стороны, откуда их не ждали, и врасплох, без выстрела, захватили всех нас. Кое-кто все же успел спастись. Нас, трех сестер, собрали в одну избу под охраной двух красных. Конечно, не обошлось без издевательств над нами. Ставили нас к стенке, наводя на нас винтовки, приказывали поднять руки, инсценируя расстрел. Однако нас не били и не насиловали, но дали нам понять, что расстреляют, ожидают лишь приказания. Что мы пережили, описать трудно. Мы были в каком-то отупении – оцепенении, совершенно безвольными и ко всему безразличными. Сидеть нам не позволяли, и мы стояли у стены. Сколько времени это длилось, не знаю, мы потеряли счет времени. Вдруг мы услышали ружейные и пулеметные выстрелы в самом хуторе. Через окно были видны бегущие в панике красные. Наш караул бросился к двери и выскочил, не взглянув на нас. Стрельба быстро смолкла, а мы в своем оцепенении продолжали стоять у стены, словно прикованные. Распахнулась дверь, кто-то ворвался в избу, и я услышала: «Сестрица Олечка и все они здесь!» Это оказались казаки нашего полка. Успевшие спастись уведомили полковника Цыганкова, что лазарет захватили красные, не больше полуроты, чувствовавшие себя неуверенно, как им показалось. Полковник Цыганков немедленно отрядил две сотни, и казаки, уставшие от переходов, почти бегом под командой самого полковника Цыганкова бросились освобождать лазарет. К счастью, полк стоял недалеко от нас, верстах в шести.

Покидая хутор Леонов, со мной на подводе ехали вахмистр и старший урядник. Они рассказали, как произошло наше освобождение. По их словам, казаки, узнав о нашем пленении, решили во что бы то ни стало спешить на выручку «наших сестриц». Получив приказание командира полка, они через несколько минут уже выступили и шли «почти на рысях». «Мы, сестричка Олечка, почитай, почти два года с вами и видели, сколько сестры потрудились для раненых. Разве могли мы оставить вас в такой беде?» Эти слова были для меня лучшей наградой за мою работу в полку. Другая награда, которую я получила раньше: меня казаки приписали к своей станице, чем я очень гордилась.

Не пришлось нам идти назад освобождать Дон, как думали казаки нашего полка. Мы стали быстро отходить по Кубани. Войну здесь мы проиграли. Я видела, сколько конных и пеших казаков отходили без всякого руководства, были их большие десятки тысяч. Это была огромная военная сила твердых антикоммунистов, которую если бы собрать и организовать, то можно было бы не только остановить, но и разбить красных, которые сами выдохлись и слабо нас преследовали.

Где был наш пресловутый командующий Донской армией генерал Сидорин? Где были наши донские «министры», много говорившие, но ничего не сделавшие? В полку как офицеры, так и казаки говорили, что они на подлости были весьма способны и активны, сваливая генералов Краснова, Денисова и Полякова[40], а на другое оказались не только никчемными, но злостными разрушителями.