Когда произошла революция, я имела возможность близко узнать донских казаков, зная о них до этого лишь понаслышке. Увидела я их в Петрограде при подавлении ими восстания красных против Временного правительства. Тогда весь Петроград говорил о казаках как о единственно возможных спасителях нашей несчастной России. От своего лазарета я присутствовала на похоронах павших казаков, произведших на меня неизгладимое впечатление. Я видела родных павших, приехавших с Дона, шедших за гробами и ведших боевых коней павших казаков. Увидела я и стройные казачьи сотни со своими офицерами, провожавшие своих убитых станичников. Как они не были похожи на распустившихся до скотства солдат Петрограда! Меня до слез тогда поразило безмолвное величие в своем горе родственников павших.
Так вот каковы казаки, думала я! И это когда «керенщина» разложила нашу Родину до предела! Казаки глубоко запали мне в сердце.
Помню, как отец мой, возвратившись с Московского совещания, куда был командирован от Академии наук, рассказывал, какое глубокое впечатление произвело на него выступление генерала Каледина. На фоне собравшейся там «говорильни» Керенского, пышных фраз, хвастовства, соперничества в речах ораторов не по сути дела, мы наконец услышали голос русского патриота-казака, немного отрезвившего болтунов. Каледин, выступив от имени всех казачьих войск, дал яркое и полное представление о состоянии нашего Отечества, идущего к полному краху. Сжато, как деловой человек, умный и знающий, что он хочет и что надо для спасения России, он предложил проект, выработанный представителями всех казачьих войск. По словам отца, спасение можно было ждать от Каледина и казаков. Поразило и возмутило нас, когда узнали, что «паяц» Керенский отрешил генерала Каледина от должности атамана и приказал ему явиться в Петроград. И как радовались мы, услышав, что «с Дону выдачи нет», как тогда говорили в нашей среде. Но еще более всех возмутило, когда прошли слухи, что Керенский мобилизовал три военных округа против Каледина и Дона – впоследствии кадры красных в борьбе против Белого движения.
С приходом к власти большевиков братья мои решили пробираться на Дон. Отпустили и меня родители, так как оставаться мне было более чем опасно, – банды красноармейцев стали врываться в квартиры не только для обыска и грабежа, но и насиловали девушек и молодых женщин, увозили их на потеху своим «товарищам», и потом они исчезали. Братья мои успели проскочить на Дон, а я и моя гувернантка-англичанка, смотревшая за мной с пеленок, застряли в городе Балашове. Границу с Доном красные закрыли, там шли бои. Положение мое было плачевным – почти без денег и без знакомых в чужом городе.
В Балашове стоял штаб какой-то формировавшейся части красных, состоявший почти весь из бывших офицеров царской армии. Как я позже узнала, многие поступали туда, чтобы потом перейти к казакам. Видимо, поэтому здесь и не было таких бесчинств, как в Петрограде. Случайно я встретила находившегося в Балашове и застрявшего, как и я, знакомого моих родителей и от него узнала о подпольной организации белых, помогавшей бежать на Дон и скрываться здесь. Он посоветовал мне устроиться сестрой милосердия в городской больнице, где доктор П., опытный старый хирург, кое-кого принял, будучи сам противником большевиков. Я пошла туда, и доктор П. меня ласково принял. Здесь работая, я узнала, что Дон захватили красные, расправившись с казаками. Местные партийцы ликовали, а мы в душе носили траур. Неожиданно я получила инфекцию ноги, и мне нужно было ее ампутировать. Я отказалась, предпочитая умереть. Сам доктор П. решился меня лечить, предупредив, что надежды не было почти никакой, но что он попробует впервые свой метод лечения. Он меня вылечил, но я пережила адские муки. К весне я стала поправляться и узнала радостную весть, передававшуюся под строгим секретом: восстал Дон, освободили Новочеркасск, там идут жестокие бои, казаки поднялись поголовно, нещадно расправляясь с бандами красных. Красные здесь это скрывали. Однако начались аресты и расстрелы по подозрению, доносам и за распространение слухов об успешном восстании казаков, длившиеся вплоть до занятия казаками Балашова. Все жили в постоянном страхе. Еще накануне красные заправилы объявили, что рабоче-крестьянская армия подавила попытку восстания казаков и все в порядке. В один из дней в больнице стали говорить втихомолку, что главные партийцы скрылись, не поставив в известность мелкую сошку. Утром другого дня я увидела из окна госпиталя бегущих и снующих туда-сюда в панике чекистов и советских служащих, неожиданно разбежавшихся и скрывавшихся, как крысы.