Донская армия в борьбе с большевиками

Степь продолжало заметать снегом. Мороз безжалостно пронизывал до костей. Сзади по коридору к нам подполз человек с нарисованными на шинели погонами поручика. Он был из команды связи. Поручик передал, что большевиков очень много, что наша сотня несет большие потери и из-за убийственного огня не может сдвинуться со своей невыгодной позиции. Выкурив папиросу, поручик пополз обратно.

Бой шел с неослабевающим напряжением. Свыкшись с первыми впечатлениями и страхами, мы теперь по очереди поднимались на бугор, расстреливали оттуда, по указанию калмыка, обойму, потом возвращались вниз в свою дыру. У нас уже слышались шутки, и как-то совсем незаметно мы просто забыли о происходившем рядом с нами, потеряв всякое понятие о времени. К действительности вернул нас тот же офицер-телефонист. Его лицо было перепугано, и он очень торопился. Не добежав до нашей ниши, поручик закричал:

– Вы с ума сошли! Отходите скорее назад. Рядом больше никого нет… Офицерский отряд уже отошел на правом фланге, наша сотня тоже начала отход…

Когда мы выскочили из норы, юнкерского пулемета на прежнем месте уже не было. С ним же, видимо, ушел и казак-калмык. Со стороны, где недавно лежала наша цепь, не слышалось больше ни одного выстрела. Вдали виднелись фигурки семилетовцев, отходивших к дымившему верстах в двух поезду…

Стало сразу жутко: попасть в плен к большевикам, какой ужас. Мы бросились бежать, но снег был по колено, и пришлось быстро перейти на шаг. Потом мелькнула другая страшная мысль: «А вдруг нас бросят? Подождет ли нас поезд?» Мы с тревогой смотрели туда, где намечались белые дымки паровоза. Моментами чудилось, что поезд действительно уходит назад.

Мы шли вдоль перелеска, подбадривая друг друга, как вдруг Петя Попов заметил лежавшего на снегу между деревьев человека. Услышав наши голоса, человек поднял голову и с ужасом посмотрел на нас. Только тогда мы рассмотрели на его плечах офицерские погоны.

Второй гимназист спросил меня:

– Берем его…

Но офицер, не поняв этих слов и, видимо, приняв нас за подходивших большевиков, потянулся к расстегнутой кобуре за наганом. Мы закричали: «Свои» и бросились к нему, но офицер поднялся на руках и пополз в перелесок, оставляя за собой на снегу две широких кровавых полосы.

– Петька, бери наган, – бросил я Попову, прижав офицера к земле.

Тот застонал от боли и закричал:

– Уходите сами. Дайте мне возможность застрелиться… У меня перебиты обе ноги…

Но мы вырвали у него наган.

– Господин сотник, берите нас за шеи… Скорее. Бог даст, вынесем… Будем сменяться… – И мы силой потащили его.

Офицер сначала отбивался, умолял бросить его и вернуть ему револьвер. Ноги его волочились по снегу, и он страдал от боли, но раздумывать или обращать на это внимание было некогда: каждая упущенная минута могла стоить всем жизни.

Мы несли сотника, часто сменяясь, тяжелым шагом, забыв о несшихся в спину пулях. Мысль была сосредоточена только на поезде. Казалось, что мы никогда не дойдем до него. Ни справа, ни слева, ни позади никого из наших не было видно, и большевики вот-вот должны были появиться из-за поворота железной дороги.

Все же расстояние до поезда стало как будто сокращаться. Мы шли теперь открыто, прямо по полотну. Большевики откуда-то заметили нашу группу, и пули понеслись на нас густым роем, но страх быть брошенными придавал мужества и сил. Уже оставалось не более полуверсты до поезда. «Лишь бы заметили нас», – сказал с надеждой Попов. Офицер затих и, напрягая последние силы, держался за наши шеи. И радость – нас заметили с поезда. Оттуда махали руками, торопя нас.

Пули свистели теперь с трех сторон: большевики обходили оба фланга и стремились сомкнуть кольцо вокруг поезда. Я помню, как в тумане, как мы дошли, как сразу стало легко, когда раненого офицера подхватили подбежавшие партизаны и как я, с трудом поднявшись на площадку товарного вагона, свалился, потеряв на несколько минут сознание.

Я пришел в себя, когда Боков высылал из вагонов партизан отстреливаться от наседавших большевиков. Из-за телеграфного столба, откуда я стрелял, можно было отчетливо разглядеть на снегу подходившую цепь красных. Несмотря на наш огонь, большевики продолжали приближаться к поезду. Становилось тревожно. «Почему не уходим? Может быть, паровоз не в порядке?» Пули щелкали по рельсам, по насыпи, пробивали вагоны. Раздалась команда:

– По вагонам! – и немного спустя: – Отставить! Продолжать стрельбу!

В это время мы заметили вдали выходившего из перелеска человека. Он очень медленно направлялся к поезду. Разобрать издали, кто это такой, было невозможно. Боков колебался: он смотрел то на этого человека, то на подходивших большевиков и, видимо, прикидывал время. Потом он решительно крикнул: «Усилить огонь!»