Дополнительное расследование (т.2)

С самого утра его так и подмывало набить Курашову морду. Когда они вчера вечером вернулись в гостиницу, Курашов только и делал, что стенал, опасаясь визита работников милиции. Успокоился, лишь основательно накачавшись коньяком. Мало того, и проснувшись, он тут же заныл все о том же. Стасик налил ему полстакана из недопитой бутылки, велел заткнуться. Курашов прикусил язык, зная нрав своего напарника, однако стоило кому-то протопать по коридору, как все его страхи появились вновь. Он дрожал, бросал на Стасика жалкие взгляды и в конце концов вынудил того пуститься в объяснения, почему именно не вякнет Элен и что, если и заявит, доказать их виновность почти невозможно. При этом Стасик многозначительно напомнил, что в интересах самого Курашова забыть обо всем и никогда не вспоминать.

Они прождали до закрытия рынка. Когда стало ясно, что Ситникова не появится, Курашов уныло произнес:

— Не придет...

Стасик зло зыркнул на него:

— Жди здесь, я сейчас!

Быстрыми шагами он подошел к прилавку, за которым сворачивал торговлю смуглолицый Рафик. Стасик по-свойски взял самое румяное яблоко из тех, которые Рафик не успел продать и теперь бережно укладывал в объемистый фанерный чемодан, взгрызся в него так, что брызнул сок. Услышав над собой подозрительный звук, Рафик разогнулся, бросил недовольный взгляд на половину яблока, но от замечания воздержался.

— Селям-алейкум, — нагловато улыбнулся Стасик.

— Алейкум-ас-селям, — пробурчал Рафик.

— Много намыл?

— Сколько есть, все наши.

— Правильно, — не желая конфликтовать, хмыкнул Стасик, полюбопытствовал: — Элен видел сегодня?

— Была.

— Весь день?

— Пришла часов в одиннадцать... Часа в четыре опять ушла.

Стасик хмуро заиграл желваками, постоял немного, попрощался:

— Хоп.

— Хоп, — пожал плечами Рафик.

Выйдя на улицу, где поджидал прямо-таки трясущийся от тревоги и лезущих в голову мыслей Курашов, Стасик мотнул головой:

— Все нормально... Потопали!

Он специально не стал ничего говорить Курашову, так как больше всего опасался, как бы тот сам с перепугу не подался в милицию. Про себя Стасик проклинал Махмуда, который для выполнения столь непростого дела нашел этого трусливого придурка.

Чуть забежав вперед, Курашов виновато улыбнулся:

— Мне бы жену бывшую повидать, дочку...

— Нужен ты им, — скривился Стасик. — Семьянин нашелся...

— Алименты-то плачу, — обиделся Курашов.

— Ты же Махмуду хотел звонить?

— Вечером звякнем.

— Ну, пошли к твоей бабе, — согласился Стасик.

— Может... я один... А ты в гостиницу, — поспешил предложить Курашов. — Там и коньяк остался...

Стасик понял его опасения, довольно хмыкнул:

— Ладно, провожу тебя — и в гостиницу.

— Да... я один дойду...

— Слушай, козел ты старый! — остановившись, прошипел Стасик. — Сказано, провожу, значит, провожу... Не ровен час ты в ментовку завернешь!

Курашов возмутился совершенно искренне:

— Ты что?! Ты меня за идиота считаешь?! Мне же соучастие, как пить дать, вкатают!

— Соображаешь, — удовлетворенно сказал Стасик. — Верняком пришьют... Ладно, друг Миша, скачи, куда скачется... В десять чтобы в номере был.

— Как штык, — заискивающе отрапортовал тот. — И сразу Махмуду позвоним.

Расставшись со Стасиком, Курашов вздохнул с облегчением. Рядом с этим садистом он чувствовал себя очень неуютно. Все время казалось, будто достаточно одного неверного и неосторожного слова, и можно на всю жизнь остаться инвалидом.

По дороге к дому, в котором он провел несколько скандальных лет, вызванных тем, что бывшая жена задалась в свое время благой целью — сделать из Курашова человека по своему образу и подобию, то есть непьющего, некурящего, блюдущего супружескую верность и всякие там моральные принципы, вызывающие у него самую прозаическую изжогу, Курашов заскочил в детский магазин и приобрел растрепанную куклу местного производства. Это для дочери, которой, по его подсчету, должно было быть около десяти лет. Потом забежал в кулинарию, где потратил еще два рубля восемьдесят копеек на бледный тортик, изготовляя который, кондитеры недовложили не только частицу своей души, но и сахара.

Все эти маленькие хлопоты если и не развеяли невеселые мысли, то, во всяком случае, заставили немного забыться. Поэтому в дверь своей бывшей квартиры Курашов позвонил с неким подобием улыбки на бледных губах.

— Здравствуй, Люся! — торжественно произнес он, невольно заражаясь настроением этой невысокой худенькой женщины с задорными глазами.

По ее лицу скользнула тень неприязни, глубже прорезалась складка меж бровей. Она нервно поправила выбившуюся из джинсов пеструю рубашку, чуть отступила:

— Заходи, коли пришел.

— В командировке тут, решил вот вас навестить, — все еще бодрясь, проговорил Курашов.

Людмила шагнула в комнату:

— Я по телефону разговариваю, подожди немного.

Скинув туфли, он прошел следом, опустился на краешек стула, огляделся. Мебели и достатка после того, как он уехал в Таджикистан, не прибавилось, все то же старье. Удовлетворенно констатировав это, Курашов прислушался к разговору.