— Перезвони мне через полчаса, — не смущаясь его присутствием, сказала в трубку бывшая жена. — Тут мой бывший благоверный объявился... Нет, Владик, не нужно... Кажется, трезвый... Не беспокойся... Пока, позвоню, как освобожусь...
Нажав пальцем на рычаг и продолжая держать трубку в руке, она посмотрела на Курашова:
— А ты зачем разулся? Раньше и в постель в грязной обуви ложился...
— С хахалем беседовала? — язвительно осведомился Курашов, задетый за живое ее откровенной неприязнью.
— С женихом. Собралась вот замуж... А у тебя как дела на амурном фронте?
— Тебе верность храню.
Людмила посочувствовала:
— Понимаю... Алкоголь очень пагубно влияет на потенцию...
— Я по-хорошему к тебе пришел, — с долей угрозы сказал Курашов.
— И чего же ты ожидаешь?
— Я отец нашего совместного ребенка. Кстати, где дочка?
— Ах, отец! А мы и забыли... Инна у мамы в деревне.
— Спровадила! — внезапно взвился Курашов. — А сама на мои алименты хахалей потчуешь?!
— Если ты пришел орать, — сухо осадила Людмила, — то ищи другое место. Где порог находится, показывать не надо?
Курашов швырнул на стол подарки, вскочил и захлебнулся словами:
— Слушай, ты!..
Людмила не пошевелилась, задержала взгляд на его взметнувшейся ладони:
— Посажу! Попробуй только тронь. Раньше тебя, подлеца, жалела, теперь не стану.
Курашов обмяк, вспомнил, как умолял, ползал перед ней на коленях, чтобы она забрала из суда заявление об избиении, как обещал уехать и больше никогда не появляться.
— Иди, — тихо произнесла Людмила.
Он сгорбился и, чуть не забыв про туфли, вышел из квартиры. Людмила не провожала его. Лишь спустившись на первый этаж, Курашов услышал, как щелкнул замок в двери.
— Курашов! — раздалось над головой, когда он уже стоял на тротуаре.
Он задрал голову.
Людмила стояла на балконе и держала в руках торт и куклу.
— Держи! — звонко крикнула она.
Коробка с тортом, немного спланировав под неожиданным порывом теплого летнего ветра, звучно шлепнулась в нескольких шагах и, расплющившись об асфальт, показала Курашову бледно-зеленый кремовый язык. Неподалеку упала взлохмаченная кукла. Курашов смотрел в ее пустые голубые глаза, на бездумно гладкий розовый лоб и мрачнел все больше и больше. Потом тяжело зашагал по дорожке, над которой склонились разросшиеся за время его отсутствия клены.
Уазик с выключенными фарами неторопливо катился по призрачному от лунного света шоссе. Шелехов опасливо поглядывал на рваные изломы огромных камней, покрывавших крутой склон к бурлящей в темноте речушке. Обиджонов был спокоен.
— Что представляет из себя этот Турсунов? — продолжил прерванный разговор Шелехов.
— Махмуд?.. Работал в заготконторе, но после одной из ревизий был вынужден уволиться, обнаружились большие излишки. Правда, доказать какой-либо умысел с его стороны не удалось... После этого он воспользовался своей инвалидностью...
— Инвалидностью?
— В детстве какой-то перелом перенес, хромает, одна нога вроде короче другой...
— Сильно заметно? — полюбопытствовал Шелехов.
— Не сказал бы... Если не знаешь, не сразу и поймешь... Одним словом, после заготконторы никуда устраиваться Турсунов не стал, сидит дома или в чайхане время проводит... А брат его, Рустам, как раз на нашем заводе и работает, в отделе снабжения. Думаю, именно он организует вагоны для переправки лука к вам в Сибирь.
— Ты говорил еще про какого-то Стасика, — напомнил Шелехов.
— Мазинцев Станислав... Нет, он лишь числится в отделе снабжения инженером, я наводил справки. Появляется на работе два раза в месяц — за аванс расписаться и за получку.
— И деньги получить, — добавил Виктор Григорьевич.
— Нет. Не получает. Зарплата идет другому инженеру, который выполняет обязанности двух инженеров, да и за Рустама Турсунова... Стасику Махмуд платит гораздо больше.
— С работающего инженера из снабжения объяснение взяли? — спросил Шелехов.
— Не стал. Рано было тревожить осиное гнездо. Но информация надежная.
Шелехов усмехнулся пришедшей в голову мысли:
— Получается, Мазинцев кругом только числится — и инженером, и племянником... Что о нем еще известно?
— Занимался боксом. Выгнали за нарушение режима, драки. Был судим за хулиганство, отбывал наказание на стройках народного хозяйства. После освобождения пристроился швейцарить по кафе и ресторанам. Вышла какая-то неприятная история. То ли кошелек у посетителя из плаща исчез, то ли плащ... Подозрения пали на Стасика. Однако возбудить дело не успели, потерпевший прибежал, извинился, что все, оказывается, нашлось, зря он переполох устроил.
— Без Мазинцева не обошлось, — раздумчиво сказал Шелехов. — Народ у нас добрый, отзывчивый... Упросили.
— Скорее всего припугнули... Только разве докажешь?.. Вскоре после этой истории он и появился у Турсунова.
— Подобрал, значит, Махмуд-ака заблудшего юношу.
— Сделал из него телохранителя, шофера и надсмотрщика, — кивнул Абдухамид. — Мазинцев и питание на плантации возил, и за работой приглядывал.
— Куда он, кстати, исчез?
— Трудно сказать, — недоуменно вздернул плечи Обиджонов. — Поехал вместе с Махмудом в сторону Ленинабада, а назад вернулся один Турсунов.