Допустимые потери

Мертвецы расположились рядом с ним в тихом утреннем баре. Что угодно, леди и джентльмены? Глоток «Джека Даниеля», спрыснутый водой из Лурдского источника? Антуанетта, хочешь кубок морской воды, сдобренный мятой? Морис, старый знаток Шекспира, пирог с элем? Мистер Грей, еще рюмочку коньяка с забвением, чтобы не вспоминать вашего сына-торговца? Миссис Ларш, единственная живая, в снах его шествующая среди надгробий, как насчет кубка нектара после утра плотских утех на Тридцать девятой Восточной улице или бокала шампанского на Шестой авеню в честь дня рождения?

Деймон встряхнулся, отгоняя от себя эти фантазии. Назад, на землю, где существуют живые: Маквейн с его ножом, Шейла, наливающая кофе за обеденным столом, Элейн — лицо ее поднято к нему, а волосы сожжены фуксином — с ее новым приятелем, миссис Должер, обретающая королевское величие над своими пирогами, лейтенант Шултер среди застреленных евреев, требующий список мужчин и женщин, в его реальном и осязаемом мире, в котором любой из них может сию минуту зайти в бар с пистолетом в руке, готовый убивать.

— Еще виски, мистер Деймон?

Хорошая идея, подумал Деймон, учитывая это время, это место и сопутствующие обстоятельства.

— Да, еще виски.

Всего лишь пять кратких дней тому назад он был безусловно счастливым человеком с отменным здоровьем, удовлетворенным в браке, уважаемым в своем деле, безбоязненно ходящим по улицам Нью-Йорка в любую погоду, в любое время дня и ночи, никогда не обращавшимся к полисмену, разве что уточнить дорогу, а память о мертвых была затушевана временем и пониманием того, что поколения следуют одно за другим в вечном неизбежном ритме. Но вот человек, которого он никогда не встречал, бросил мелочь в прорезь телефона-автомата, набрал номер — и разверзлась могила. А теперь его окружают фантомы средь бела дня, призрак женщины, которую он когда-то любил и которая вот уже десять лет лежит на дне Ирландского моря. Он встретил друга, который когда-то звал его братом и нанес ему самый тяжелый удар в его жизни, с радостью узнавания пожал ему руку и пригласил его на обед, который так никогда и не был подан на стол, потому что друг упал мертвым в фешенебельном ресторане Нью-Йорка через несколько минут после их рукопожатия.

«Мисс Отис Сожалеет». Популярная песня. Она не может прийти, к чаю. Осмелится ли он еще раз подать кому-нибудь руку? Поручится ли, что отныне избежит всех опасностей? Может ли он, как прежде, беспечно гулять по улицам, не опасаясь узнать в человеке из плоти и крови того, кто давно уже превратился в обглоданные кости? Удастся ли ему контролировать собственные сны? Только ли литературный агент он, занимающийся книгами, пьесами, романами, безобидной фантастикой, в которых для того, чтобы избавиться от мрачной личности, достаточно перевернуть страницу — или же он тайный агент некоего страшного и опасного клиента, выходца из мира мертвых, чье прикосновение, реальное или воображаемое, превращает его в пророка, бессознательного провозвестника распадения как прошлого, так и будущего?

Все его существо стало радаром, проникающим в глубины снов последних бродяг, находящим остатки кораблекрушений, прислушивающимся к насмешливому и обманчивому эху, которое могло быть голосами и китов, и стай мелюзги, и песнями дельфинов, и призывами наяд, говорящими на непонятных языках, и отовсюду звучало ему только одно — «Берегись!»

Он не был Гамлетом; призрак отца не упрекал его и не побуждал к мести в сером забытьи сна, а только молча стоял, залитый ярким летним солнцем, с игрушкой в руке, и манил его к себе. Он не был и древним греком, он не плавал вместе с Одиссеем, и тени боевых соратников и родителей, которых, как полагается, почтили погребальными игрищами, не будут иметь к нему претензий, когда он обретет последнее пристанище в подземном мире.

Он был человек сегодняшнего дня, рациональный, уверенный в себе, как и его современники, которые раздвигали границы космоса, потомок ящериц и обезьян, человек, который не боялся ни гнева, ни милости примитивных богов и богинь, человек, который верил только в то, что мог потрогать, увидеть или познать из уже познанного, но он чувствовал, что его несут с собой холодные арктические волны некромании.

Он припомнил разговор в мастерской Грегора.

«Ты веришь в предчувствие?»

«Я верю во все, чего не могу доказать».