Дорога

«Из отчета брата Хонестия, субприора монастыря св. Вильдана, о пребывании брата Колена из Камафеи в стенах обители.

…Июня двадцать первого дня прошлого года, поздно вечером к нам прибыл некий монах, назвавший себя братом Коленом из Камафеи.

При нем было письмо от Его Сияния Примаса, и встретили мы его со всем подобающим радушием и приветливостью. Брат Колен прибыл в нашу обитель без сопровождения, изрядно поизносившийся и в легкой одежде, что немало удивило нас и не вполне соответствовало письму, в коем утверждалось, что Примас направил сего монаха с чрезвычайно важной миссией.

По моему скудному разумению, посланник самого Примаса должен быть экипирован значительно лучше. Но еще более удивил нас характер брата Колена и особенности его поведения. Казалось, что перед нами предстал не монах из Камафеи, доверенное лицо Его Сияния, ученик почтеннейшего и ученейшего о. Лимирия, каковым рекомендовался оный Колен, а бродячий гистрион, самочинно назвавшийся монахом.

Нельзя не отметить, что начитан оный брат Колен преизрядно, и в Писании поднаторел, но, признаться, монахом его можно назвать лишь по одежде и ошейнику, а ошейник, как известно, монаха не делает.

О. настоятель распорядился, чтобы посланник Примаса ни в чем не терпел ни нужды, ни отказа, препоручил заботу о пришельце брату Ардану, либрарию, и объявил, что гость наш останется с нами до тех пор, пока сам не пожелает двинуться дальше.

Искал же он ни много ни мало, как следы самого св. Кальсабера, благословенного в очах Господних и совершившего в наших местах подвиг изгнания дьявола и разгрома дьявольских армий. Скажу не кривя душой, месяц пребывания оного Колена в стенах нашей обители показался мне преддверием ада и непрекращающимся бесстыжим карнавалом.

Брат сей беспрестанно болтал, напевал, барабанил по столу и стенам, носился по всему монастырю, смешил окружающих, словно шут, и даже за трапезой не мог сохранять серьезность. Не скрою, что некоторым из братии, особенно из недавно принятых, не довольно еще укрепившихся в осознании долга монашествующего, таковые бесчинные повадки брата Колена пришлись весьма по сердцу.

Кроме того, авторитет Его Сияния, выбравшего своим посланцем человека такого сорта, пагубно отозвался на молодых братьях. Нескромность этого посланника не имела никаких границ. Однажды он шел по двору, напевая песенку, которую самый снисходительный человек не смог бы счесть духовной, и я, не выдержав, заметил, что ему не хватает только лютни и бубенцов на рукавах!

На что сей Колен в простодушии своем сказал, что на лютне он и верно умеет играть сызмала, и, что если бы здесь нашелся инструмент, то он с радостию исполнил бы кантиги во имя Госпожи Роз для удовольствия братии. Так и выразился — „для удовольствия“!

Брат Ардан, к слову сказать, души в нем не чаял — вышереченный Колен проводил с либрарием все время, пока не бегал туда-сюда по монастырю. Можно было легко понять, когда он в либрариуме: оттуда сразу же разносились крики, смех, перепалка — словно бы мы и не в книгохранилище, а в кабаке среди беспутных студиозусов, а то и вовсе на базаре.

Благословенная тишина покинула наши стены и вновь водворилась только с отъездом этого человека. Он оставил нас так же нелепо и неуместно, как и, по-видимому, все, что он проделывает. В середине августа, в самую непереносимую жару, он отправился в предгорья Кадакара, взяв с собой двоих проводников и малый запас пищи.

О судьбе его мне более ничего не известно. Надеюсь, он пребывает в добром здравии и Господь в милосердии Своем не попустит никакого зла по отношению к нему, кроме того, что послужило бы для его же вразумления.

Хотя, по чести, я питаю некоторые сомнения, что тот человек и есть высокоученый брат Колен, облеченный доверием Примаса. Тем не менее, искренне желаю ему обилия Божьей благодати и спасения души, кем бы он ни был.

Писано в обители святого Вильдана, третьего сентября сего года».