Дорога через безмолвие

Поначалу все шло как нельзя лучше — птицы стремглав взмыли вверх и полетели на другую сторону крика. Будь с ними Стерт, в свое время пользовавшийся этим способом, он мог бы заранее им сказать, что произойдет дальше: из поднебесья внезапно вынырнула стая больших соколов, один голубь был убит сразу же, двое других в панике кинулись за песчаный холм без всякой надежды выбраться оттуда живыми, а четвертая птица, сразу же отказавшись от борьбы, спряталась. Подойдя ближе, люди увидели, что до смерти напуганный голубь забился под куст, а пристроившийся на ветке сокол не спускает с него глаз.

Днем они еще раз попытали счастье с последней птицей, но та не пожелала вторично подвергать себя гремел гром, но люди чувствовали, что беспредельная пустыня может быть не только враждебной.

Наконец-то удалось разгадать загадку таинственных лошадиных следов, которые видел Хоуит в нижнем течении крика: по пустыне бродила одинокая чалая лошадь, убежавшая от Стерта 16 лет назад на Куперс-Крике. Она выжила и даже выглядела довольно крепкой, по совсем одичала, одно ребро у нее было сломано— видимо, кто-то угодил в нее палкой или бумерангом. Ее поймали, но вскоре она сдохла.

Кингу постепенно становилось лучше. Он все еще был очень слаб, но прибавлял в весе с поразительной скоростью; Уэлч замечает, что «ничего подобного не видел в жизни — с тех пор как его нашли, Кинг изменился до неузнаваемости». Пришлось даже распустить одежду, которая стала ему явно тесной.

25 сентября д-р Уиллср заключил, что Кинг в состоянии ехать домой. Путешественники покинули лагерь, оставив последнего голубя грустно сидеть на ветке. Первые несколько дней, щадя Кинга, караван неторопливо двигался вдоль крика. 28 сентября они въехали в бывший базовый лагерь 65 и только теперь разрыли злополучный тайник. Все лежало на месте: полевые дневники Уиллса, письмо Берка, написанное по возвращении с залива, записка Уиллса, оставленная в конце мая, несколько торопливо набросанных планов местности с маршрутами следования и пара записных книжек в жестяной банке. Забросив пустую яму землей, они покинули место, вызывавшее столько горьких воспоминаний.

Дул теплый ветер, наступила прекрасная весенняя пора. Распускались цветы, земля покрывалась буйной растительностью, перелетные птицы стаями тянулись к водоемам. Езда на верблюде утомляла Кинга, он чувствовал себя неважно, и потому решено было дать ему однодневную передышку, а потом пересадить на лошадь. 4 октября экспедиция изготовилась к марш-броску через безводную пустыню к Курлиатто. Животных в последний раз вволю напоили из крика. Но опасения оказались напрасными — вода встречалась повсюду и марш-бросок обернулся приятной прогулкой. Для Кинга это было особой удачей: он все еще был очень слаб. Не раз во время пути Уиллер приказывал остановиться, чтобы дать Кингу перевести дух и собраться с силами. Соратник Берка и Уиллса блаженно улыбался, иногда охотно болтал, но чаще угрюмо молчал, погрузившись в себя, и не реагировал на окружающих.

11 октября, когда до Менинди оставалось около трети пути, Хоуит отправил Браге с помощником вперед, чтобы побыстрей сообщить весть о судьбе экспедиции Берка. Основной караван медленно следовал за гонцами. 28 октября они наконец въехали в Менинди. Прошел год с тех пор, как Кинг в последний раз видел селение. Здесь ему дали неделю передохнуть и 6 ноября отправили в Мельбурн под присмотром Уэлча.

Хоуит с ним не поехал. Он не искал славы — аплодисменты и восторги толпы были ему не по вкусу. Он остался в Менинди, привел в порядок лагерь экспедиции, написал отчет, а в Мельбурн вернулся, когда сенсация уже утихла.

Вначале же возбуждение публики достигло ошеломляющего накала. Когда 2 ноября известие поступило в Мельбурн — Браге отправил телеграмму из Бендиго, — и мир узнал, что экспедиция сумела пересечь континент ценой гибели Берка, Уиллса и Грея, а выжить удалось одному лишь Кингу, оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. В наши дни его можно сравнить разве что с вестью о том, что на Землю спустился единственный оставшийся в живых участник экспедиции на Луну. Вот что пишет об этом д-р Уиллс: «Я жил тогда в доме своего друга г-на Оркни. Хозяин с супругой и еще одной дамой были в опере. Вернулись они в половине одиннадцатого. Я удивился столь раннему приходу и решил, что, видимо, случилась какая-то неприятность. Ко мне подошел слуга и сказал, что хозяин желает приватно поговорить со мной. Так я узнал страшную весть, объявленную в театре во время антракта.