Дорога через безмолвие

Дорогой отец,

Очевидно, это последнее письмо, которое Вам суждено получить от меня. Мы на пороге голодной смерти, вызванной не столько абсолютным отсутствием пищи, сколько недостатком питательных веществ в скудном рационе. Правда, наше положение, несмотря на всю его горечь, не так трагично, как в случае с беднягой Гарри и его соратниками[17]. Нам благоволила удача на пути к заливу Карпентария; мы двинулись обратно, с полным правом рассчитывая подкрепить силы в базовом лагере, где оставили четверых помощников, двенадцать лошадей и шесть верблюдов. Запасов провианта на складе при бережливом расходовании должно было им хватить на двенадцать месяцев. Мы также имели полное основание считать, что следом движется тыловая колонна с добавочной провизией и всем необходимым для создания на Куперс-Крике постоянного склада. Оставленная партия получила строгий наказ не покидать лагерь до нашего возвращения без крайней необходимости. Мы ушли, взяв провизии номинально на три месяца, однако пайки были рассчитаны с запасом, а кроме того, мы полагали возможным съесть по дороге часть верблюдов. Удача сопутствовала нам с самого начала, мы двигались до залива почти по прямой линии от Куперс-Крика через красивую местность. На обратном пути, однако, верблюды с трудом шагали по размокшей земле и вскоре одного из них пришлось пристрелить. Когда минуло более двух месяцев с момента выхода из лагеря, пришлось сильно урезать порции. Недоедание сразу же сказалось на всех, но я переносил его легче других. Путь пролегал по безводной области, где почти не было дичи; к тому же мы торопились и не могли сколько-нибудь существенно пополнить нехватку провизии. Лишь иногда удавалось подстрелить ворону или ястреба, либо собрать портулак. Последний обладает замечательными качествами и, думаю, без него мы не добрались бы назад в добром здравии. Вернувшись через четыре месяца и четыре дня, мы нашли лагерь пустым: тыловая партия покинула его в тот самый день. Мы были не в состоянии последовать за ними. Боюсь, что вынужден закончить это послание, чтобы успеть отдать его в надежные руки. Я постараюсь написать еще, хотя шансов получить следующее письмо у Вас будет меньше. Вы в полном праве иметь претензии к Комитету за проявленное небрежение. Оставляю Вас своим душеприказчиком и прошу передать все имеющиеся у меня деньги сестрам; остальным имуществом распорядитесь по своему усмотрению. Прощайте, дорогой отец.

Горячий привет брату Тому.

У. Дж. Уиллс.

Р. S. Полагаю, что мне суждено прожить еще четыре-пять дней. Мои религиозные воззрения нисколько не изменились, и я не испытываю никакого страха. Моя душа спокойна».

Публикуя это письмо, д-р Уиллс опустил постскриптум из опасений, что сын получит ярлык атеиста. Излишняя осторожность: в письмах к матери в Англию до начала экспедиции Уиллс ясно указывал, что считает себя христианином, хотя и не желает тратить время на «пассивную доверчивость». Не лишне напомнить, что ему было 27 лет и он был человеком науки.

Уиллс прочитал письмо вслух, дабы Берк и Кинг убедились, что в нем нет ничего порочащего спутников, а лишь одна только правда. Затем Уиллс сказал, что хочет передать отцу золотые часы, их вместе с письмом взял Берк. Кинг обещал позаботиться о часах и письме, если Берк умрет раньше. Берк снова настойчиво спросил, действительно ли Уиллс хочет остаться. Тот повторил — да, он останется, это их единственный шанс на спасение. Дневники Уиллса (откуда взяты приводившиеся выше цитаты) зарыли рядом с хижиной; сухие ветки и дрова для костра, воду и лепешки положили так, чтобы он мог до них дотянуться. На следующее утро, 29 июня, оставив лежащего Уиллса, они ушли.

Берк был совсем плох. Весь первый день он жаловался на боль в спине и ногах и терзался тем, что оставил Уиллса одного. На второй день ему стало как буд. то лучше, но, не пройдя и двух миль, он упал на землю и сказал, что дальше идти не может.

«Я уговаривал его встать, — рассказывал Кинг, — мне удалось поднять его и провести метров сто, но силы оставляли Берка. Он сказал, что не может нести котомку и выбросил все ее содержимое. Я тоже облегчил ношу, оставив только ружье, немного патронов, кисет с табаком и спички. Пройдя еще немного, г-н Берк сказал, что будем здесь ночевать. Место оказалось очень ветреным, рядом с огромным водоемом, и я уговорил его пройти чуть дальше к следующей протоке, где мы и остановились. Осмотревшись, мы увидели, что на кочках растет нарду; я собрал зерна, растолок их, подстрелил ворону и приготовил отличный ужин. Г-ну Берку становилось хуже, но все же в тот вечер он поел. Он сказал, что конец близок, отдал мне свои часы, принадлежавшие, по его словам, Комитету, а также записную книжку с последними записями. Ее он просил передать сэру Уильяму Стоуэллу».

Кинг показал книжку Хоуиту; все это время Кинг носил ее вместе с двумя парами часов и письмом Уиллса в маленьком холщовом мешочке на шее. Последние слова Берка написаны карандашом, почерк неразборчив, буквы расползаются. Запись гласит: