Дорога через прошлое

И я проснулся от холода. А вот с чего холодно мне стало? В блиндаже скорее душно и жарко, чем холодно, а у меня зуб на зуб не попадает. И как посетил отхожий ровик, то и воистину убедился, что холодно – это не у нас внутри дзота, а за дверью.

Да, увидишь такое и сильно запереживаешь. Что это, вещий сон, или просто настолько долго ее не видел, что Наташа сама пришла в сон? «Темна вода во облацех». Ну, то, что я от нее далеко и давно меня нет, это все понятно. О том, что меня уже долго нет в Питере, а тесть может приехать и увидеть мою записку – я эту мысль затолкал поглубже, ибо об этом думать вовсе нестерпимо. Что Наташа заговорила прямо как персонаж фильмов про старину, вообще непонятно. А то, что она босиком… Мне отчего-то пришла в голову мысль, что существуют простые и понятные поводы разуться, но это все не то, ибо в этом имеется какой-то смысл. Однако повторюсь, все размышления были пустыми хлопотами.

Так вот я и мучился два с лишним дня. Потом мне стало опять холодно, как будто я в холодильник мясокомбината попал, да еще и налегке. День был теплым, а тут такой колотун, что руки даже не дрожат, а прямо-таки дергаются. Максим поглядел на меня, потом, не говоря ни слова, подошел и потрогал мой лоб.

– Да у тебя, Саша, прямо огневица-трясовица! Голова – как печка горячая!

– Откуда же ей такой взяться? Вроде как не чихал и не кашлял…

Максим скомандовал нашему подносчику патронов Седых, чтобы он сбегал за санинструктором. Тот рванул в траншею, а мне аж дурно стало, такая слабость накатила, что я откинулся на стенку дзота и понял, что сейчас по ней съеду на пол.

Прибыл наш ротный саниструктор Борис Красногородцев, на меня взглянул, сочувственно хмыкнул и пощупал лоб. Жар и его испугал. Поставили мне термометр, и Седых с Борисом следили, чтобы я градусник не выронил, потому как новый вместо него дадут не скоро. Пяток минут мне показались годом. Тридцать девять! Ешкин кот и его кошка! У Бориса в сумке нашлось что-то такое горькое, я эту пилюлю проглотил, и меня отвели в блиндаж. Температура не спадала несколько часов, меня всего трясло, уже не от холода, а от жара, пока все не кончилось. За каких-то полчаса я буквально истек потом, но жар спал, после чего я попробовал встать и ощутил себя юным котенком, что выбрался из коробки с мамой-кошкой и пошел по полу куда-то, спотыкаясь и шатась. Ноги были прямо как не свои. Я даже не помню, когда себя так паршиво чувствовал. Пожалуй, после контузии у дота и то получше было.

Мне еще раз дали пилюлю, и я ею чуть не подавился. Потом постепенно отошел и два дня чувствовал себя относительно неплохо, а потом опять все повторилось. Жар, озноб, на мир глядишь, как через желтое стекло, и все такое прочее.

Борис глубокомысленно сказал, что это малярия. А может, и желтуха. В общем, надо меня к врачу, потому как и то, и другое – это не для него задачи. Так что я лежал, слушал болтовню Бориса и ждал прихода батальонного фельдшера. Пока наш санинструтор рассказывал, что он родом из Красногородска на Псковщине и что про его родину говорят, что там город красный, река – синяя, а все жители черного рака боятся, мне стало еще хуже, потому я из-за жара совсем отключился и даже слышал все через раз. Вроде как доносилось, что раз глаза у меня пожелтели, то это скорее желтуха, чем малярия. Под данный научный диспут я окончательно вырубился.

В итоге я оказался в городе Воронеже, сначала в инфекционном отделении, а потом – в обычном. Желтухи у меня не нашли, но малярия таки присутствовала, да еще какая-то упорная, плохо поддающаяся лечению. В чем именно ее упорность заключалась, я не знаю, но запомнил, что когда меня стали кормить акрихином (та еще гадость), у меня развилось состояние, похожее на то, как если бы я пару бутылок пива залпом выпил[15]. Не знаю, что испугало сестричку в этом, но она дежурного врача позвала, и они мною занялись. Потом это не повторялось, но с тех пор меня спрашивали, не чувствую ли я похожего, когда очередной раз акрихин давали. В итоге сожрал три его курса, раз – неделю и два раза по пять дней, а между курсами – трехдневные интервалы. Я что-то слышал, что при лечении малярии старыми препаратами можно было и оглохнуть, но меня это миновало, хотя кожа стала желтой. Лечащий врач сказал, чтобы я не боялся, это бывает часто и само пройдет. Ладно, походим и так.

И походил бы, да пришлось эвакуироваться – в последних числах июня немцы начали наступление и вышли вскорости к городу. Сначала нас убрали в поселок со странным названием – не то Хава, не то Халва, а попозже – в некрупный городок или поселок Анна. Там война оказалась от нас в сотне километров, и даже грохот орудий не доносился. А бои уже шли за сам Воронеж.