Дорога домой

— Правильно, нечего всякую бурду пить, — вдруг вклинился в нашу стычку один из гномов. — У меня тут в заначке есть кое-что повкуснее.

Гном достал из-под стола прозрачную бутыль, и я этой бутыли обрадовалась, как родной.

— Клюююковка, — проверещала я радостно, а ручки сами потянулись к заветной вкуснятине.

— Она самая, — подтвердил гном и шустро наполнил три наперстка. Видимо, два были для них с товарищем, а значит, третий полагался как раз мне.

Содержимое наперстка я опрокинула в себя быстрее, чем Фауст успел что-то предпринять. А после так хорошо-хорошо стало. Так тепло, уютно. И я откинулась на спинку стульчика, блаженно раскинув руки. Красота!

— Твою мать! — прошипел пернатый, а Стаська рядом весело хрюкнула. — Не наливать ей больше!

А больше мне было и не надо. Потому что в зале вдруг заиграла задорная музыка и мне резко захотелось плясать. Вскочила со стула и, дернув Стаську за руку, потащила ее в хоровод танцующих.

Веселились мы до упаду. Плясали, кружились, прыгали, отбивали ногами бешеную чечетку. Музыканты играли заводную кадриль, польку и еще кучу неизвестных нам с сестрицей мелодий. А потом мы учили танцевать посетителей ламбаду и змейкой гуляли меж столов, пытаясь зацепить как можно больше народа. Дор, кстати, с радостью к нам присоединился. А вот феникс будто прирос задом к стулу — ни в какую его было не вытащить. Только смотрел на нас исподлобья, угрюмо и, кажется, осуждающе.

Но мне эти его недовольные взгляды были по барабану. И плясала я, пока ноги держали. И даже на стойку, кажется, залезть пыталась, но кто-то вредный меня оттуда мигом снял. Потому вместо стойки пришлось залезть на стул. Вот только танцевать на стуле было совершенно неудобно, и я четко поняла, что пришла пора запевать!

А так как голос у меня не ахти и лирические завывания в моем исполнении для наделенных слухом хуже пытки, то я здраво решила петь то, для чего вокальные данные не требуются. Короче, в ход пошли старые добрые частушки!

— Славный гномий самогон, круто пробирает!
С одного стакана я голову теряю.
Уууууу — ух-ух-ух!

Первое же четверостишие в моем исполнении нашло бурный отклик среди постояльцев «Шниферфаурхайна», а потому я сразу же перешла ко второму:

— Наги, фениксы и сиды не нужны мне триста лет.
Что за мир такой дурацкий, мужиков нормальных нет!
Уууууу — ух-ух-ух!

— Любка, жги! — поддержала мое начинание сестрица и тоже забралась на стул, видимо, планируя присоединиться к веселью.

Ну я и разошлась. В хмельном угаре слова сами срывались с губ. И начиная очередную частушку, я совершенно не представляла, чем она закончится:

— Наги тщательно скрывают, что у них в кармашке.
То краснеют, то бледнеют, те еще скромняжки.
Уууууу — ух-ух-ух!

Несмотря на то, что пела я про нагов, от такого заявления побледнел феникс. Остальные же гости разразились дружным хохотом и так же дружно потребовали продолжения. И тут вступила Стаська:

— Повстречала гремлина, рыжего, пригожего.
То как слон таскает груз, то томиком приложенный.

Я сразу вспомнила, как Стаська чуть было не пришибла книгой бедного Тревура, и меня тоже потянуло спеть что-нибудь эдакое про мелких рыжиков.

— Гремлин странный тип у нас, везде он умещается.
То под стол залезет враз, то в кармашке прячется.
Уууууу — ух-ух-ух!

Следом за гремлинами в ход пошли куплеты про фениксов.

— Братец Фрайо наш в ударе по квартире носится.
Хочет фениксом быть очень, но никак не можется.
То в цыпленка превратится, то в тупого страуса,
То глаза накрасит тушью, то в юбчонки рядится.

Если Стаськина частушка была еще более-менее приличная, то лично я послала приличия далеко и надолго и весело затянула:

— Полюбила феникса, думала, он женится.
А он в койку потащил меня, красну девицу.

На этих словах кое-кто все-таки оторвал зад от стула и медленно, но неотвратимо двинулся ко мне. И пока мне не успели заткнуть рот — а я была уверена, что Фауст непременно это сделает, — пропела еще одну «убойную» частушку:

— Парень прыткий приставучий говорит, пойдём в постель.
А у нас на этот случай есть отмазка про мигрень!
Ууууу — ум!