Дорога горы

Возле одного из ключей находился бассейн, выложенный базальтовыми плитами. Вода поступала в него по глиняному желобу. Через грязь пролегала прямая как стрела дорожка из таких же темно-серых, почти черных плит. Рядом с купальней возвышался небольшой греческий храм с ионическим портиком. Старый, увитый плющом. Между колоннами виднелись мраморные пьедесталы статуй. Сами статуи, похоже, были разбиты очень давно, а их потемневшие от времени куски валялись на полу портика и вокруг святилища. По берегу разносился резкий гнилостный запах.

Привязав мулов к дереву возле храма, Иешуа с Эзрой скинули с себя одежду и бросились в купальню. Бен-Цион осторожно спустился по каменным ступеням, держа левую руку на весу, чтобы не замочить повязку на заживающей ране. Иешуа с наслаждением вытянулся, погрузившись в воду до подбородка. Даже серный смрад не мог помешать блаженному состоянию расслабленности и неги. Юноша забыл обо всем на свете, ему не хотелось ни о чем думать. Веки тяжелели, накатила усталость, и глаза потихоньку закрывались…

4

Из дремотного состояния его вывел Бен-Цион. Караванщик с шумом выскочил из воды, прямо на мокрое тело натягивая куттонет и ругаясь сквозь зубы. Юноша посмотрел в сторону мулов. Эль-Элион! Какие-то люди стаскивают с них поклажу. Эзра и Иешуа быстро вылезли из бассейна, накинули одежду, бросились к мулам.

О сопротивлении не могло быть и речи: разбойников не меньше сотни, и все вооружены. Подняв голову, Иешуа увидел, как по веревкам со скал к ним спускается подкрепление. Бен-Цион подскочил к одному из них и вырвал из его рук мешок. Всклокоченный верзила тут же приставил к горлу караванщика нож. Остальные окружили палестинцев плотным кольцом.

– Что вам надо? – спросил Бен-Цион.

– Как что? – ответил верзила с притворным удивлением. – Твой груз.

– По какому праву? У меня есть купеческая подорожная.

Довод караванщика развеселил разбойников, и они дружно расхохотались.

– Засунь ее себе в зад – рявкнул верзила. Его слова вызвали новый приступ веселья.

Внезапно бандиты расступились, пропуская только что подошедших товарищей. В круг вошли двое. Бен-Цион сразу определил, что это главари – по одежде видно. Один, приземистый и широкоплечий, одет в простой куттонет, но подпоясан дорогим кушаком пурпурного цвета. На перекинутой через плечо добротной римской портупее висит меч в медных ножнах. Другой, высокий и сухопарый, с густой курчавой бородой, облачен в симлу, из-под которой виднеется полосатый таллит с кистями. За поясом у него торчит изогнутый парфянский кинжал с позолоченной рукояткой и навершием в виде лошадиной головы. Кинжал явно трофейный и, видимо, сменил не одного владельца, прежде чем попасть к палестинскому священнику.

– Кто такие? – спросил широкоплечий.

– Я купец из Иерушалаима, эти двое – мои помощники, – без тени страха сказал Бен-Цион.

– Что везете?

– Соль, масло, мыло, благовония, – честно ответил караванщик.

И сник. Хитрить бесполезно: груз легко можно проверить по подорожной или просто вспороть мешки.

– Лучше бы, конечно, зерно, но соль и мыло тоже сойдет, – цинично проговорил широкоплечий. – Тебе, купец, оказана большая честь. Мы забираем весь твой товар для нужд восставшего народа Палестины.

Окружившая путников толпа одобрительно загудела. Бен-Цион молча посмотрел на друзей. В его взгляде Иешуа прочитал отчаяние. Юноша понял, что караванщик оказался в безвыходной ситуации, когда одной храбрости недостаточно, чтобы противостоять вооруженной толпе. Решение пришло мгновенно.

– Я знаю тебя, – Иешуа сделал шаг вперед и обратился к высокому. – Ты рабан Цадок. Мне говорил о тебе Иосеф из Рамафы, священник Санхедрина и мой родственник. Он предупреждал, что мы можем вас встретить. А тебя, – Иешуа посмотрел в глаза главарю, – зовут Иехуда из Гамлы. Вы – канаиты, повстанцы.

Иешуа не выказывал не только страха, но даже волнения. Бен-Цион опять удивился способности юноши преображаться в сложной ситуации. Как и тогда на перевале, его движения казались спокойными и уверенными, а речь сдержанной и невозмутимой.

– Иосеф, говоришь? Есть такой… – произнес в раздумье Цадок, поглаживая бороду. Ему понравилось, что юноша при всех назвал его «рабаном» – великим мудрецом.

Иехуда спокойно разглядывал путников, сложив кисти рук на рукоятке меча. Цадок обратился к толпе. Но теперь он повысил голос, а слова произносил нараспев, словно читал молитву.

– Я знал отца рава Иосефа, он из колена Ефремова. Честный и богобоязненный был человек, мир праху его. И о сыне не могу сказать ничего плохого.

Он повернулся к палестинцам.

– А вот с вами надо еще разобраться. Отвечайте! Почитаете ли Бога, как Царя Небесного и Земного? Платите ли десятину римлянам? Позволяете ли габбаям117 пересчитывать ваших детей, словно скот? Ждете ли машиаха118?

Иешуа видел, что Цадок пользуется уважением повстанцев: они замолчали и внимательно слушали священника, словно завороженные его певучим голосом.

Цадок посмотрел на Иехуду. Получив кивок одобрения, продолжил: