Дорога горы

К Гилбоа подошли в полдень. У хребта сходятся земли трех северных колен – Менашше, Звулуна и Иссахара. Здесь кончается Шомрон и начинается область Ха-Галил, простирающаяся на север до вершин Хермона. Проклятая Давидом гора Хар-ха-Шауль безжизненной бурой грудой лежала перед орхой, словно тело выброшенного на берег мертвого левиафана.

Невидимые собеседники Иешуа снова проснулись: «Филистимляне же воевали с Израильтянами, и побежали мужи Израильские от Филистимлян и пали пораженные на горе Гелвуе. И догнали Филистимляне Саула и сыновей его, и убили Филистимляне Ионафана, и Аминадава, и Малхисуа, сыновей Саула… Тогда Саул взял меч свой и пал на него»108.

Голоса рассказывали юноше о том, как безжалостные плиштим надругались над телами царя Шаула и его сыновей. О скорби Давида, потерявшего друга, и о казни молодого амаликитянина, который принес Давиду эту горестную весть.

Голые склоны горы оживлялись пучками увядшей травы и кустиками солянок. Лишь изредка меж камней топорщил сухие колючки чертополох, да кое-где из расщелин выглядывали нежно-фиолетовые цикламены. Больше на ней не росло ничего. Но Иешуа знал: стоит зимним дождям закончиться, как мертвенные окаменелые склоны горы покроются густым ковром из цветов, среди которых – изумительной красоты ирисы.

Орха обогнула гору. Затем, миновав стоявший на возвышенности древний город Изреель, свернула по направлению к Газельим холмам. В сердце Иешуа зазвучали слова: «Также и о Иезавели сказал Господь: псы съедят Иезавель за стеною Изрееля. Кто умрет у Ахава в городе, того съедят псы, а кто умрет на поле, того расклюют птицы небесные»109.

Вскоре путники вышли к ручью Эйн-Харод, вдоль которого расположились отдыхающие караваны. Вьючные животные толпились у воды, наслаждаясь водопоем. Здесь же плескались люди, а по берегу с лаем бегали собаки, отряхиваясь после купания. Чуть поодаль под финиковыми пальмами стояли шатры и горели костры, на которых погонщики готовили еду. Бен-Цион рассказал, что ручей считается верным источником110. Он никогда не пересыхает, поэтому здесь всегда толкотня. Пришлось пройти вверх по руслу, чтобы найти свободное место. Берег напоминал выгульный двор – весь завален навозом, поэтому палестинцы шли осторожно, стараясь не наступать на свежие кучи и лепешки.

Напоив мулов и наскоро перекусив, двинулись дальше. Бен-Цион торопил, объясняя, что до темноты орха обязательно должна пересечь долину. Потом начинается крутой подъем к Нацрату, по которому в темноте идти нельзя. Эзра едва успел зашить простреленный на перевале бурдюк и набрать в него свежей воды, как караванщик дал отмашку к выходу.

Справа от дороги высился одинокий курган Ха-Морэ. К его подножию прилепился городок Шунем. Голоса поведали Иешуа о том, как пророк Элиша воскресил здесь сына служанки царя Давида, сонамитянки Ависаги: «И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка»111. Юноша с интересом разглядывал холм – у него появилось такое чувство, что он сюда еще обязательно вернется.

Впереди слева от тракта лежал город Офра. Голоса продолжали говорить: «Господь сказал ему: мир тебе, не бойся, не умрешь. И устроил там Гедеон жертвенник Господу и назвал его: Иегова Шалом. Он еще до сего дня в Офре Авиезеровой»112. За Офрой дорога снова раздваивалась. Одна ветка шла в сторону Нацрата, круто поднималась в горы и по извилистым лощинам вела в Циппори и дальше по плато Ха-Галил-ха-Тахтон к Холмам дубов Шфарамских. Другая огибала гору Тавор, поднималась на плато по более пологому горному склону и уходила на восток, к озеру Ям-Киннерет. Она была короче и удобнее для караванов, но Бен-Цион обещал Иосефу, что орха обязательно зайдет в Нацрат, чтобы Иешуа смог попрощаться с семьей.

Наконец, в конце долины стеной встали горы Нацрата, а справа во всей красе открылся величественный купол Тавора. Наступил поздний вечер, и солнце медленно опускалось к горизонту, омывая гору предзакатными оранжево-бардовыми всплесками. Иешуа охватило необъяснимое волнение. Сколько раз он любовался Тавором, но никогда прежде не испытывал таких особенных, сильных чувств. Сейчас его сердце почему-то защемило.

Вскоре орха поднялась по насыпи, полукольцом огибающей скалу, и вышла на окраину Нацрата. Иешуа не терпелось увидеть родной дом, обнять мать, братьев и сестер. А Мирьям словно чувствовала. Она стояла на краю небольшого огорода в испачканном землей переднике, повязанном поверх куттонета, глядя в сторону равнины. Увидев поднимающихся по дороге мулов, женщина обернулась к дому, что-то крикнула, и бросилась навстречу каравану, прижимая руки к груди, еще не веря своему счастью.