Дорога издалека (книга первая)

Он вытащил одну листовку, протянул мне. Крупными буквами сверху было напечатано: «Солдаты Петроградского гарнизона!» Ниже — мелкими буквами: «Царь и его министры силятся продолжать преступную войну. Ваши жены и дети в городах терпят голод, холод, издевательства. Назревает всенародное возмущение. Скоро оно прорвется — массы выйдут на улицу требовать хлеба и мира. Солдаты! Будьте начеку, не давайте царским генералам одурачивать себя. Не стреляйте в народ — это ваши братья, отцы и матери, сестры, жены…»

Я читал, перескакивая через слова и фразы: это было то самое, что уже не раз приходило мне в голову, что напоминало мне рассказы Феди Богданова про пятый год, мой собственный опыт забастовщика, потом солдата-фронтовика, о чем я сам задумывался в окопах, в госпитале.

— Вот видишь, — Александр Осипович, как обычно, угадывал, что творится в моей душе. — Большевики — это партия, которая призывает солдат покончить с братоубийственной войной, а штыки обратить против царя и богачей. Солдаты — те же рабочие и крестьяне, за их интересы борются большевики. Значит, они и против вашего эмира со всеми его беками да эмлекдарами… Погоди, дойдет очередь и до этих кровопийц. — Он помолчал. — И ты, Николай, верю, не откажешься послужить народному делу, так?

Я кивнул.

— В вашем запасном полку, — продолжал он, — у нас нет своих людей, а работу в нем вести нужно, время такое подходит. Начинай. Сперва подложи незаметно листовки туда, где их может найти и прочесть побольше солдат. Ну, а дальше научим, как действовать.

Я молча склонил голову. Мне все было понятно.

Признание Александра Осиповича в том, что он тесно связан с революционерами, не удивило, я об этом догадывался уже давно, и Федя на это намекал, еще в первый год моей петроградской жизни.

Большевики… Это слово мне также приходилось слышать от моих товарищей, рабочих и солдат. И вот оказалось, что один из этих таинственных людей, как говорили — малочисленных, по бесстрашных, — Александр Осипович, мой приемный отец. Обо всем этом я раздумывал, пока добирался в тот декабрьский вечер с Невской заставы к себе в казармы на станцию Левашове, Приехал поздно, листовки незаметно пронес мимо поста у ворот, мимо дневальных в роте, запрятал до утра в свой сундучок. Но и с утра не удалось заняться их распространением — тотчас после завтрака взводный унтер выкрикнул:

— Богданов! С винтовкой — в патруль на станцию!

Втроем — я, еще один выздоравливающий солдат из нашего отделения и штабник-фельдфебель — вышли в патруль. Подходим к станции — на перроне что-то невообразимое: шум и гам, люди кричат, размахивают листками газет, бегают, сталкиваются друг с другом. Фельдфебель, видно, хотел повернуть обратно в полк, по потом любопытство пересилило — он прибавил шагу, махнул нам рукой, мы почти бегом пустились к станции.

— Братцы! Солдатики! — внезапно кинулся к нам какой-то седоусый господин в богатой шубе и меховой шапке; пенсне свалилось у него с носа и болталось на шнурке. — Радость-то какая… Распутина убили, окаянного! О г-о-споди, слава те, всевышнему! — он широко перекрестился, потом каждого из нас обнял и расцеловал; от его усов пахло духами.

«Распутин убит минувшей ночью» — это известие, уже напечатанное в газетах, передавали из уст в уста, оно и вызвало радость тех, в богатых шубах, которых немало толпилось на пригородной станции. «Теперь никто не будет мешать царю и генералам вести армию к победе над врагом!» — вот о чем все они думали и говорили в тот запомнившийся мне день в середине декабря. От солдат, приезжавших из Петрограда, мы знали подробности происшествия — как Распутина сперва пытались отравить, потом стреляли в него, зашили в мешок, бросили в воду, и только тогда он, наконец-то, испустил Дух.

— Один был мужик возле царя, — неожиданно заговорил шагавший с мрачным видом пожилой солдат, мой товарищ по патрулю, когда под вечер мы втроем возвращались в полк, — и того прикончили господа…

— Распутина убрали — этим они не спасут империю, — пояснял, попыхивая трубочкой, Александр Осипович два дня спустя, когда я приехал домой в увольнение и мы обсуждали события. — Близится революция, помяни мое слово, Николай! А этот, — он усмехнулся, — так, говоришь, и брякнул, дескать, мужик возле царя? Ха, знал бы он, сколько этот мужик, возле царя и царицы околачиваясь, нахапал для себя и своих прихлебателей. Министров по его рекомендации ставили и сменяли. Отщепенец, кровосос! Позорил он монархию, портил им фасад, потому великие князья его и прикончили. Но напрасно старались. А для царя с царицей от этого пользы никакой. Наоборот! Друга милого лишились, утешителя своего.