Дорога к Мертвой горе, или Снова о группе Дятлова

Надо заметить, что к концу 50-х завершилось т. н. «сталинское изобилие» — тот короткий период в послевоенной истории страны, когда цены на продукты каждый год снижались, а севрюги с осетрами лежали, распластанные, в витринах рыбных магазинов, а рядом в пирамидках стояли баночки с черной да с красной икрой — в простых, для народа, магазинах, не в спецраспределителях для элиты. И знаменитый рекламный слоган: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» — еще не потерял свою актуальность.

Попробовали. Кто успел. Долго потом вспоминали, облизываясь. Потому что главный штурвал страны оказался у Никиты Сергеевича Хрущева, обещавшего, как известно, показать кузькину мать проклятым империалистам. Но для начала показавшего ее собственному народу: бей своих, чужие бояться будут.

И исчезли куда-то баночки с икрой и крабами, и уплыли в неизвестном направлении из рыбных витрин осетры с севрюгами, сменившись неаппетитными призмами замороженного хека и минтая… Впрочем, что значит «в неизвестном»? К ним и уплыли, к проклятым империалистам. И слитки из золотого запаса — туда же. А обратно — пшеница, выращенная оклахомскими фермерами. Свое зерно у Хрущева отчего-то вырастить в нужных количествах никак не получалось.

Нет, он старался — в меру своего разумения. Целину, например, распахал — гигантский урожай в первый год собрали, рекордный, хоть в книгу Гиннеса заноси. Жаль, сгнил тот урожай. Хранить было негде, вывозить нечем — он и сгнил. А повторить успех на следующий год не удалось: дунул ветер — и полетел целинный чернозем большими черными тучами. Ветровая эрозия почвы, говоря по-научному. Была степь — и начала стремительно превращаться в пустыню.

По осетрам, белугам, севрюгам и прочим стерлядям к тому же ударило строительство Волжско-Камского каскада гидроэлектростанций. Плотины перекрыли нерестовые пути осетровым Каспия, испокон века шедшим на нерест в Волгу и ее притоки. Плотина Сталинградской ГЭС, например, окончательно перекрыла Волгу в 1958 году (но и до того строительство и частичное перекрытие успешному нересту никак не способствовало) — а рыбоподъемник на плотине возвели, спохватившись, лишь в 1961-м, причем далеко не все рыбины научились пользоваться рыбоподъемниками. Последствия не задержались.

К 1959 году вылов каспийско-волжских осетра, белуги и т. п. катастрофически сократился, а именно они составляли подавляющую часть поступающей на рынок «красной рыбы». Соответственно, резко выросло значение сибирских осетра и стерляди; до той поры их государственный промысел особо не развивали — труднее вывозить в европейскую часть страны, чем из волжского бассейна.

В общем, в конце 50-х предприимчивые люди могли очень неплохо нажиться на незаконной ловле рыб осетровых пород — спрос был обеспечен: из продажи означенные рыбы повсеместно исчезли, но советский народ еще не успел отвыкнуть от черной икры и осетрины, его окончательно отучили от этого позже, в брежневские времена.

Могли нажиться, и наживались, но…

Есть и тут одна загвоздка. В наши дни ни осетр, ни стерлядь в Лозьву не заходят. Поднимаются из Оби в Иртыш и далее в Тобол, но еще выше, в Тавду и Лозьву, не плывут.

Могли ли подниматься в 1959 году? Все-таки за шестьдесят лет многое изменилось в рыбьих миграциях, и не в лучшую сторону.

Теоретически могли. Но в единичных экземплярах — промысловую ловлю не организовать. Так сейчас осетры заходят из Балтики в Неву: каждая поимка становится событием, но никому и в голову не приходит организовать нацеленный на этих рыб промысел.

В капитальном многотомном труде академика Берга «Рыбы пресных вод СССР и сопредельных стран» 1948 года издания ничего об осетровых в Лозьве не сказано, хотя вопрос ареалов и популяций исследован весьма дотошно. Можно считать вопрос закрытым: нелегальную заготовку черной икры Ряжнев и Борода организовать не сумели бы (именно ради икры ловят браконьеры осетров, зачастую выбрасывая выпотрошенные туши).

А что еще плавало в водах Лозьвы ценного, представлявшего коммерческий интерес?

В Лозьве водились и водятся таймени и хариусы, рыбы из семейства лососевых. Не совсем лососи, но близкие родственники.

Таймень — рыба царская, его малосольный балык практически не уступает по вкусу семужьему, и со сбытом за хорошие деньги проблем у браконьеров не возникло бы. Но — и здесь «но».

Проблемы возникли бы с поимкой. Таймень — рыба-одиночка, стаями не держится. Его ведь недаром зовут «хозяином переката»: конкурентов-сородичей на своем охотничьем участке таймень не терпит, прогоняет их, если крупнее. Или уходит, если объявится более матерый кандидат в хозяева. Именно из-за этих особенностей образа жизни таймень нигде и никогда не становился объектом промысла. Он завидный трофей для рыболова-спортсмена, для спиннингиста, и не более того.