- Братва! Не пора нам отчаливать? - предложил Егор, осматривая горизонт. - Уже рассветает.
И в самом деле, на востоке, по краю горизонта, обозначилось просветление, звезды поблекли; кусты, - разбросанные по степи, не только ближние, но и дальние заметно приблизились, и лишь в низинах было еще темно. Волы, наевшись степной травы, мирно лежали невдалеке, спокойно пережевывая жвачку, и издали казались каменными глыбами.
- Да, пора, - вставая, распорядился Вася.
Быстро пригнали волов, Егор лошадь, запрягли в готовые к отправке арбы, и тронулись в путь.
Впереди ехали Вася с Борисом и за ними Костя с Иваном, замыкал небольшой караван Егор.
До сада добрались, когда уж совсем рассвело. Сторожа в саду не оказалось, и ребята, нарвав яблок, выехали на дорогу, ведущую в Голофеевку. Волы шли медленно, виляя хвостами из стороны в сторону, арба жалобно поскрипывала под тяжестью сена, и под унылую ее музыку, мерный шаг волов, думалось легко и свободно, развалясь на сене. Свежий утренний ветерок приятно обдувал тело: благодать и только.
- А жаль, - обозвался Борис, о чем-то думая.
- Чего тебе жаль? - оборачиваясь к нему, спрашивает Вася.
- Да яблок. Сколько там их гниет, а взять нельзя. Сразу же тебе пришьют статью за хищение колхозного добра.
- Вернешься из поездки и наберешь столько, сколько донесешь, - сказал Вася, поглядывая на поле, далеко просматриваемое с высоты. - Никто за эту зелень тебя судить не будет. Да к тому же ты несовершеннолетний.
- Судить, может, и не будут, но шум поднимут на весь колхоз, и яблок не захочешь. Ты что, Виктора не знаешь?
- Да знаю. Но его можно припугнуть.
- Каким путем?
- Встретить ночью с яблоками и пригрозить. Куда он потом денется, не откажет.
- Это ты правильно говоришь, можно и попугать, - соглашается Борис.
- А что кричит, на то его и поставили, чтобы колхозное добро беречь. Если не будет отнимать у других, то его быстро выгонят из сада.
- Да, ты прав, - говорит Борис.
- Вот ты, Боря, лучше скажи, - начал Вася. - Почему люди работают от зари до зари, а взять, то же яблоко, не могут? Это же они вырастили и посадили сад, ухаживают за ним, а как созреет яблоко, сорвать и съесть не могут. Не трожь. это не твое. А чье же?
- А ты вроде не знаешь, чье оно. Государственное, - с иронией произнес Борис, бросив перекусывать зубами сухую травинку.
- Государственное, я понимаю, как общественное, а я член этого общества, взять не могу. Надо идти, просить дядю, чтобы он мне выписал, да выпишет ли, а я должен заплатить, и тогда только я могу взять... Свое... Для меня эта система непонятна, хотя объясняют с самого детства.
- Тогда ты тупой, как валенок, - смеется Борис.
- Эй, вы, на пароме! - кричит Костя с другой арбы. - О чем речь ведете? О девочках?
- Нет! - кричит Вася, - о государственной справедливости!
- Это не по вашим мозгам, голова от натуги лопнет! А справедливости нет и не будет. Так что, берите что-нибудь попроще.
- Да, он прав, - соглашается Борис, - разговора много, а результата нет. Этот вопрос нам с тобой не по плечу. Грабили простой люд и будут грабить во все века, а справедливость только на словах у власть держащих.
Вася не ответил Борису, обозревал местность.
"Костя, стервец, правильно подметил, назвав арбу с сеном "паромом", - думал Вася.
По обе стороны дороги раскинулось ячменное поле, под дуновением легкого ветерка ячмень колыхался, как морские волны, и издали арба с сеном в ячмене, как бы плыла, по этим волнам; а дальше у горизонта колосилась светло-желтая пшеница: вот-вот подойдет, созреет. Хорошо летом в поле, когда у тебя еще в голове свежо и тебе пятнадцать лет.
Солнце поднялось уже высоко и начало припекать. Оводы закружились над спинами волов.
Вдруг слышим крик Егора. Оглянулись и увидели: воз лежит на боку, он барахтается в сене, лошадь с перекосившимися оглоблями стоит понуро.
Пришлось останавливаться.
Поругав Егора, не от большой злобы, а так для порядка, не спал ведь человек ночь и задремал, не увидел перед возом ямки, перевернулся.
Они зашли с противоположной стороны и стали поднимать воз, но силенок у них оказалось мало. Пришлось развязывать веревки, раскидывать сено и снова укладывать. "Работа пыльная, но не денежная", - по выражению Кости. А тут еще оводы. Лошадь машет хвостом, бьет копытами, не стоит на месте и не дает нам укладывать сено. Пришлось распрячь, а чтобы не убежала, привязали вожжами к колесу повозки. Почувствовав свободу, она отошла на длину вожжи, легла в ячмень и стала кататься по нему.
- Ах, так, перетак! Ах, вашу мать! - слышат ребята чей-то голос. Обернулись. Перед ними, как в сказке, на вороном коне и с плетью в руке, гарцует объездчик.
Они не испугались, а наоборот, развеселились и стали подтрунивать над ним.
- Ну что, дядя, крутишься, губы лошади рвешь удилами? - спросил Вася, улыбаясь.
- Что вы тут делаете! Мать, перемать вашу! - кричит он, все больше ярясь.
- А матом ругаться перед детьми не советуем, - говорит спокойно ему Егор. - Мы работаем честно, усердно, а вы нас матом. Стыдно папаша.