Дорога к воде

- Это не про меня, - Блейк пожал плечами и пошел пробираться сквозь выжженную землю. Когда-то на ней была трава, но потом она высохла и загорелась, облизала стены сарая и заляпала их сажей. – Я как шел по пути, так и иду.

- Тоже мне философ, - сквозь гарь Саймон не пошел, наверное, она ему не нравилась.

Понятно, в общем-то – невелико, наверное, было удовольствие стелиться по мертвому.

Даже теперь пепел казался раскаленным, помнил огонь и мечтал снова гореть.

Сарай оглядел Блейка с ног до головы – обстоятельно и внимательно, как умели только очень старые здания и профессиональные.

Сарай был стар, мудр, и знал, что ему есть за что торговаться. Внутри него был клад, что-то драгоценное, но он готов был обменять это на услугу.

Он любил кошек и стихи – когда-то к нему часто приходила женщина, читала вслух.

Как-то раз сарай подслушал, что она мечтает уехать и стать актрисой – она говорила по телефону.

А потом она действительно уехала и больше не возвращалась – даже ради клада.

Кошки еще заглядывали иногда – сверкали зелеными глазами-фонариками, прятались от ночного ветра в углах и на перекрытиях, ловили исчезающих мышей.

«Ты мне – я тебе», - думал сарай.

Блейк подобрал уголек, нарисовал на стене кота – кривоватого, но самодовольного и наглого. Кот моргнул и прошелся по камням туда-сюда, разминая лапы. Изогнул слишком длинный хвост.

Кот очень долго был ничем – ждал, пока сможет воплотиться хоть кем-то, на самой границе реальности. Иногда даже приходил к людям в снах – безымянный и бесформенный, но они забывали о нем к утру.

Кот не был привередлив. Его устраивала нынешняя форма.

«Он умеет мурлыкать?» - спросил сарай.

- Наверное, - Блейк пожал плечами, подошел ближе и погладил кота по чернильной изогнутой спине.

Тот моргнул круглыми глазами, встопорщил усы, мурлыкнул на пробу.

- Надо дать ему имя.

«Том. Пусть будет Том. Когда-то здесь жил один такой – рыжий и полосатый».

- Пусть будет Том.

Хорошее было имя – основательное и в меру добродушное.

Блейку оно нравилось.

Сарай скрипнул покосившейся дверью, хрустнул чем-то деревянным.

Блейк зашел внутрь – на полу, под сломанной старой половицей, поблескивал металлическим углом ящик.

Сарай очень гордился им, берег до последнего, пока еще надеялся, что в этом есть хоть какой-то смысл.

В ящике лежала старая тряпичная кукла – один пуговичный глаз почти оторвался и уныло свисал вниз – несколько стеклянных бусин, рассыпающийся на части пластиковый цветок, посеревший от пыли и времени, и письмо «мне через десять лет».

«Оставь меня», - сказала куколка с истинно королевским достоинством.

Блейк не стал ее трогать, взял только письмо.

«Нравится?» - спросил сарай с затаенной гордостью и в тайной надежде на похвалу.

- Королевский клад, - соврал ему Блейк. Не хватило духу ответить честно.

«Тогда, может, доплатишь еще стишком? Хотя бы коротким».

Сараю не нравилось выпрашивать, и он делал это коряво и неуклюже.

- Доплачу.

Стихов Блейк почти не знал, и вспомнилось ему только одно:

Тигр, о, тигр, светло горящий,

В глубине полночной чащи...

Он вернулся к Саймону, разворачивая письмо на ходу.

- Нашел сокровище? – беззлобно усмехнулся тот.

В письме были мечты о большом городе, и девочка с красивым, каким-то цветочным именем - Эмили, наверняка мертвая уже. И упоминание о Зеленой Заводи – совсем короткое, но оно – впервые за долгих три последних года, пахло безопасностью и жизнью. И прохладой.

- Королевский клад.

- Ну-ну. Ты вообще думал, что будешь делать, когда доберешься до воды? Останешься жить в горах? – в вопросе звучало искреннее любопытство, и Блейк ответил. Не было смысла скрывать:

- Нет. Отдам, что отжило, и двинусь дальше.

- Куда дальше? Умирает же все.

- Не все. Есть еще оазисы.

Жизнь, которую Земля все еще держала в ладонях, но об этом Блейк говорить не стал. Побоялся, что Саймон станет смеяться.

- А ты дойдешь до них вообще?

- Не знаю.

Он умел находить остатки воды: по запаху, по слухам, которые выспрашивал у ветра, и еду – выторговывать у осыпающихся зданий. Но случиться могло всякое.

- Какой-то ты совершенно неправильный человек.

- Почему?

- Я даже не знаю, с чего начать.

Дальше они долго шли в молчании.

В канаве возле небольшого высохшего перелеска они нашли маленькую тень, умиравшую под палящим солнцем.

Обычно такие как Саймон своих мелких ели, если находили – те были для них лакомством.

Блейк, в общем-то, не собирался ему мешать и лезть со своими порядками и своей моралью.

Хотя маленькую тень было немного жаль. Все вокруг умирало – иногда медленно, иногда мучительно, иногда и то и другое сразу. Громадный веник смерти мел по земле, сметая воду и жизнь, и оставались крошечные островки – зерна, чтобы прорасти в будущем.

Ну или не прорасти.

Блейк достаточно в жизни посадил семян, чтобы понимать – прорастали далеко не все.

Саймон тень не съел – бережно поднял, покачал в ладонях. Он боялся коснуться ее собой настоящим, она была слишком для этого слаба. Ей нужно было наесться, отоспаться где-нибудь, где ее не тронуло бы солнце.

Но Саймон ее нести не мог.

Он смотрел на Блейка совсем как человек: с затаенным страхом, с отчаянием.