Дорога моей земли

Игла мороза раннего остра.
Шипят дрова на раскаленной жести.
Я вновь веду с товарищами вместе
короткие беседы у костра.

И вполушепот мы —

не без грехов —
припоминаем трепетные были,
как мы к любви в доверие входили
при помощи лирических стихов.

Какие мы бываем в эти дни

смешные и наивные!
Мы часто
о женах вспоминаем для контраста,
чтобы траншеи были нам сродни.

Любимая,

сейчас, живя войной,
я так сдружился с вражьими смертями,
что, если б поменялись мы местами,
ты поняла б,
как ты любима мной!

Финляндия, ст. Перкьярви, 1940 г.

Утверждение

А бывает так, что ты в пути
загрустишь.
И места не найти
в этом —
набок сбитом — захолустье.
На войне попробуй не грусти —
обретешь ли мужество без грусти?

Это чувство в нас живет давно,

это им рассыпаны щедроты
подвигов.
И верю я — оно
штурмом брало крепости и доты.

Видел я:

казалось, беззащитный,
но в снегу неуязвим и скор,
по-пластунски полз вперед сапер
к амбразурам
с шашкой динамитной.

Ветер пел:

«Пробейся, доползи!»
Снег шуршал:
«Перенеси усталость!»

Дотянулся.

Дот зловещ вблизи —
пять шагов до выступов осталось.

Понял:

этот холм, что недалеч,
как бы там судьба, ни обернулась,
нужно сбить.
Придется многим лечь.

И саперу, может быть, взгрустнулось.

К вечеру, когда была взята

с гулким казематом высота,
мы его нашли среди обломков,
Он лежал в глухом траншейном рву
мертвой головою —
на Москву,
сердцем отгремевшим —
на потомков.

Песня забегает наперед,

что напрасно мать-старушка ждет…

Значит, память подвигом жива!

В сутолоке фронтовой, военной

эти недопетые слова
стали мне дороже всей вселенной.

И в часы,

когда душа в долгу,
в праздники, когда поет фанфара,
песенку про гибель кочегара
равнодушно слушать не могу.

Финляндия, 1940 г.

Искупление

С нами рядом бежал человек.
Нам казалось: отстанет — могила.
Он упал у траншеи.
На снег
малодушье его повалило.

Перед строем смотрел в тишину.

Каждый думал: он должен в сраженье
искупить своей кровью вину
перед павшим вторым отделеньем.
Силой взглядов друзей боевых
в безысходном его разуверьте:
он обязан остаться в живых,
если верит в бессилие смерти.
— Что таишь в себе, зимняя мгла?
— Проломись сквозь погибель и вызнай!
Он идет
и, ползя сквозь снега,
не своею, а кровью врага
искупает вину пред Отчизной.
…Наш солдат, продираясь сквозь ад,
твердо верит, в бою умирая,
что и в дрогнувшем сердце солдат
есть какая-то сила вторая.

Это — думы о доме родном,

это — тяжкого долга веленье,
это — все, что в порыве одном
обещает судьбе искупленье.

1940 г.

Танк

Порою жизнь таится и в снегах.

Байрон

Пулеметчик остался один на снегу:

Калантаев Кадыр из шестой пулеметной.

Стерегла его пуля на каждом шагу,

беспокоил и шорох и звук мимолетный.

Словно мертвая рыба —

вдали островок: