Дорога моей земли

Мороз, туман речной сгущая,
гудит в просторе ледяном,
криницы в стекла превращая,
над Доном ходит ходуном.

И, вдосталь вымученный за ночь,

на белом поле под луной,
как спящий витязь, Дон Иваныч
лежит в кольчуге ледяной.

Окинет степь усталым оком —

увидит холм, его излом, —
смекнет, что холм в снегу высоком —
на берег брошенный шелом.

Поверит: в паводок, весною,

в ночи казарками трубя,
он снова жадною волною
его наденет на себя.

1938 г.

«Вечерний мир подернут мглою…»

Вечерний мир подернут мглою.
И впереди и позади —
и предо мною и за мною
лежат овальные дожди.

В них — трепетное отраженье

деревьев, звезд и облаков:
сомнительное униженье
перед землей спокон веков.

И я топчу их сапогами —

вне расписанья бытия, —
они расходятся кругами,
о жесткой форме вопия…

Смеясь над выдумкою бренной,

ногой на звезды становясь,
я не нарушу свет вселенной —
с землею ревностную связь.

В часы, когда озонный воздух

колеблет серебро травы,
нельзя писать стихи о звездах,
не опуская головы.

1938 г.

Предчувствие

Ой, в долине гуси гоготали,
говорят в народе — не к добру.
Ласточки-касаточки летали,
яворы скрипели на ветру.

В курене вразвалку спали дети,

а у коновязи фыркал конь.
Ой, в долине рано, на рассвете,
вспыхивал
и потухал огонь.

В это время ветер бил о стену

и сдувал последнюю звезду…
Сапоги обую, френч надену
и к долине тихо побреду.

Так и сделал.

Звезды золотые!

Блеск шелома!
Ржание коня!
Предо мною времена Батыя
встали
и глаза свои косые
прямо обратили на меня.

Грянули мечи —

и… я проснулся.
Охладивши сонное лицо,
френч надевши,
в сапоги обулся,
молчаливо вышел на крыльцо.

Ночью шла гроза,

корежа клены,
сны ломая, руша погреба.

…Мимо пролетают эскадроны,

и ревет военная труба.

1938 г.

Перед грозой

Готовит облако грозу.
А мы с тобой —
рука к руке —
идем по берегу.
Внизу
скользят байдарки по реке.
Одна,
другая…
Духота
гремучим зноем налита.

Там, за рекой, аэродром —

зеленый луг во все края.
Чернеет мрак.
Грохочет гром,
полнеба молнией двоя.

И от разрядки дуговой

запахло свежею травой.
Внезапный ветер на воде
сильнее волны закачал.
И снова — гром,
и кое-где
по листьям дождик застучал…

Повисла капелька слезой

на дубе.
Жаждою томим,
распахнут мир.

Перед грозой

мы о Европе говорим…
Вдруг — молния,
и снова гром.
Спокоен,
строг аэродром.

Все то, что двинется вперед,

аэродром в себе таит.
Здесь, у ангара, самолет
мотором к западу стоит.

Он ждет сигнала.

Но пока —
в разливе синеватой мглы
спокойно катится река,
и начинают петь щеглы,
и травы блещут бирюзой,
и люди в облака глядят.

Спокойны мы:

перед грозой
бомбардировщики гудят,
и на крыле несут они
пятиконечные огни.

1938 г.

Воспоминание

Матери посвящаю