Дорога на Астапово [путевой роман]

— Если уж живёшь с женщиной, так надобно жить с ней в браке, плодить детей, а иначе нечего с ней связываться, тратить её и свою жизнь.

— Как интересно, — отвечает ему спутница и поворачивается ко мне. — А ты что думаешь по этому поводу, дорогой?

Я злобно молчу и между делом откусываю от печатного пряника. Мне хочется домой, а когда меня туда повезут, непонятно.

На площади перед вокзалом стоит автобус. Его водитель обещает за десять рублей довезти до Москвы, если таких желающих наберётся хотя бы двадцать.

Двадцать набирается, и я несусь в тёмном и мрачном автобусе на север. Внутренность автобуса время от времени освещается светом встречных автомобилей, а за окном стоит собачье-волчья пора.

И отчего я слоняюсь по стране, не знаю того я.

Не знаю я, ничего не знаю, не знаю…

Внезапно я вижу сон, который приходил ко мне в детстве.

Я лежу на своей кровати и откуда-то понимаю, что должен быть один в доме. Однако, поворачивая голову, вижу в лунном свете бородатого старика, сидящего за столом.

Старик одет в армяк, перепоясанный верёвкой, а на столе лежат кипы бумаг. Он пишет что-то, но внезапно поднимает лицо и строго смотрит прямо мне в глаза. Весь он серебряный, с серебряной бородой и с серебряными морщинами на открытом лбу.

Сейчас, думаю я, он повернётся обратно к своим бумагам и напишет там про меня. Он напишет про меня роман, где я, эпизодический герой, буду затоптан лошадьми на Бородинском поле. Этот немедный всадник знает про меня, никчёмного беглеца по чужим улицам, всё.

Я в ужасе просыпаюсь. Возвращение на поверхность реальной жизни происходит на тёмном Варшавском шоссе. Нет, это не мой сон.

Это детский сон женщины, которая теперь подросла, научилась водить машину и едет с кем-то домой на своей машине. Она куда-то едет и в этот момент обгоняет автобус, выскакивая на встречную полосу. Дальний свет фар на мгновение слепит мне глаза.

Я подхожу к своему подъезду.

Ночная улица освещена странным оранжевым светом.

Около подъезда сбрасывает скорость длинный автомобиль. Чмокает дверца, я вижу профиль женщины, сидящей за рулём, и человека, неловко вылезающего на тротуар.

Да ведь это ж я!

Но сон мой был прерывист и краток. Известно, у кого бывает такой сон.

Навалилось наконец на меня холодное утро. Товарищи мои уже собрались и, насупленно переминаясь, ожидали меня у подъезда.

Поднявшись по Прешпекту, мы вышли к Каретному сараю и начали оглядываться, примеряясь, как мы будем бежать из Ясной Поляны.

Бегом, через сад 10 ноября Ясная Поляна — Щёкино

Я бежал оттоль, с того места, сам себя не понимая, а помню только, что за мною всё будто кто-то гнался, ужасно какой большой и длинный, и бесстыжий, обнагощённый, а тело всё черное и голова малая, как луковочка, а сам весь обростенький, в волосах, и я догадался, что это если не Каин, то сам губитель-бес, и всё я от него убегал и звал к себе ангела-хранителя. Опомнился же я где-то на большой дороге, под ракиточкой. И такой это день был осенний, сухой, солнце светит, а холодно, и ветер, и пыль несёт, и жёлтый лист крутит; а я не знаю, какой час, и что это за место, и куда та дорога ведёт, и ничего у меня на душе нет, ни чувства, ни определения, что мне делать.

Николай Лесков. «Очарованный странник»

Бегство Льва Толстого. Энергия заблуждения — как Толстой меняет время и пространство

Толстой бежал из Ясной Поляны странным образом: он слонялся по дому, кашлял и скрипел половицами, будто ожидал, что его остановят. А потом с дороги слал домой телеграммы под прозрачными псевдонимами. Он ждал знамений, но знамений не последовало.

Всё было ужасно театрально, если забыть о том, что клюквенный сок обернулся кровью и путь увёл его куда дальше Астапова.

Итак, 9 ноября (28 октября по старому стилю) в три часа ночи Толстой просыпается.