Дорога на Москву

– И что, прямо этим самым местом напоролась? – Я попытался поцелуями осушить заплаканные глаза Зиночки. – И ты уже никогда не сможешь заниматься этим?

– Можно попробовать, – неуверенно сказала Зиночка, – но очень осторожно.

История Зиночки так сильно подействовала на меня, что всё дальнейшее произошло очень быстро.

– Ты меня любишь? – спросила Зиночка, одеваясь.

– Конечно, – сказала я.

– Завтра придёшь к нам? Папа хочет с тобой познакомиться.

– У меня тренировка.

– А вечером?

– И вечером тренировка.

Папа Зиночки был не то министр, не то генерал, и я не представлял, о чём мы с ним будем говорить. Конечно, Зиночка была очень хороша, но разве это решало дело?

Мы допили шампанское, которое принесла Зиночка, и я пошёл её провожать.

– Когда встретимся? – спросила она, садясь в такси.

– Я позвоню, – сказал я.

В принципе я понимал, что женитьба на Зиночке была бы выгодной партией. Места в аспирантуру на кафедре советской литературы, на которой я защищал диплом, возникали крайне редко, о чём меня предупредила заведующая кафедрой Любовь Ивановна.

– Мы вас возьмём соискателем, – сказала она. – Будете приезжать из деревни и сдавать кандидатский минимум. Главное, у вас будет время написать диссертацию.

На распределении я шёл вторым или третьим, но Любовь Ивановна не сомневалась, что я поеду в деревню. Так и случилось. Я получил направление в Логойский район Минской области. На Зиночку пришёл вызов из Института этнографии Академии наук, и я могу поклясться, что значения слова «этнография» Зиночка не знала. Но что положено Юпитеру, то не положено быку. Я уехал учительствовать в Логойский район, не догадываясь, что делаю широкий шаг к праздничному столу.

Крайск

– Физруком пойдёшь? – спросил заведующий отделом образования, мельком глянув на мои документы.

– Конечно, – сказал я.

– Тебе там и язык с литературой дадут, но надо закрыть ставку физрука, – вздохнул заведующий. – Мужиков не хватает.

О том, что мужиков не хватает, я знал давно. Их катастрофически не хватало на филфаке, который я закончил. Недоставало их на танцплощадках в домах отдыха и на турбазах. Мало было и в школах. Половина моих однокурсников, например, школе предпочли армию, куда отправились служить после университета командирами взводов.

Я поехал в деревню Крайск за Плещеницами. «В мире есть три столицы: Минск, Логойск и Плещеницы», – говорили в этих местах. Крайск располагался в двадцати километрах от местечка Плещеницы, почти столица. О многом говорило и название деревни.

Крайск стоял на старом Долгиновском шляху, который вёл из Минска в Витебск. Вымощенная булыжником дорога, старые тополя по её сторонам, изредка липовые аллеи, ведущие в бывшие панские усадьбы. Чаще всего в этих усадьбах сейчас размещались школы. Поля, перелески, за Крайском уже глухие леса.

В трёх километрах от Крайска до войны проходила граница с Польшей, и это до сих пор отражалось на местных людях. В «польских» деревнях с учителем здоровался каждый встречный, в «советских» тебя не замечал никто.

На постой меня определили к бабе Зосе, хата которой стояла в пятидесяти метрах от школы.

– Я только хлопцев беру, – сказала она мне.

– Почему?

– Хлопцы идут гулять на сторону, а девки к себе ведут. Ты надолго сюда?

– Не знаю, – пожал я плечами.

Долго быть здесь я не собирался. Я не представлял себе жизни без библиотечного зала, без запахов кофейни, без гулкой пустоты спортзала, без освещённых улиц ночного города, без Зиночки, наконец.

– Коли женишься, так и останешься, – сказала баба Зося. – Садись есть.

На столе стояла большая сковорода, в которой плавали в жиру толсто нарезанные куски сала и штук пять оранжевых глаз яиц.

«Сытно», – подумал я, вооружаясь вилкой.

– Выпей, – поставила передо мной литровую кружку хозяйка.

– Что это? – покосился я на кружку, догадываясь, впрочем, о её содержимом.

– Гоню понемногу, – сказала баба Зося. – Для себя, никому не продаю.

Как позже выяснилось, баба Зося гнала самогон исключительно на продажу. Раз в месяц к ней заходил участковый и забирал свою долю – четыре бутылки напитка. Приходил он, когда меня не было дома, но пару раз мы всё же столкнулись.

– Не обижает? – кивнул он на бабу Зосю.

– Да нет, – сказал я.

– Кормит хорошо?

– Как на убой.

– А поит?

С этим было сложнее. Самогон бабы Зоси так шибал в нос, что я мог сделать из кружки глоток, от силы два.

– Потом допьёшь, – убирала кружку в шкафчик баба Зося после обеда. – У меня никто так мало не пил.

Я отмалчивался.

Самогон был серьёзным экзаменом при вступлении в общество любителей застолья. Я понимал, что только освоив его я мог рассчитывать влиться в плотные ряды профессионалов. А сделать это было непросто.

Вообще-то, моё знакомство со школьным коллективом началось со «старки». В первый же рабочий день директор отправил меня с другими учителями-мужчинами на строительство школьного сарая. Стены его уже стояли, оставалось подвести под крышу. Завхоз, у которого на левой руке не хватало трёх пальцев, и рад был бы командовать учителями, но побаивался. Работа шла ни шатко ни валко. Затащили на крышу несколько балок, прибили пару досок.