Дорога на Москву

Я повесил голову. Здесь мне и Галя не поможет. Если Фёдор Васильевич решил – выпьет обязательно. Интересно, дочек он мне представит на выбор или подсунет какую-то одну?

– Отсняли! – подошла к нам раскрасневшаяся Галя. – А мне здесь понравилось.

– На базе отдыха лучше, – сказал я.

Галя испепелила меня взглядом, но не нашлась, что сказать.

– По машинам! – скомандовал Фёдор Васильевич.

Я смотрел на ровные поля, засеянные рожью, овсом и гречихой, на речушку, блеснувшую под солнцем, на заброшенный хутор посреди поля – и не узнавал свою родину. Точнее, я не знал её. Кто жил в этой хате под высокой грушей? И почему она теперь пустует? На груше буслянка – гнездо аиста. Она тоже пуста. Вернутся ли в хату люди, а в гнездо аисты?

– Раньше их много было, – сказал я.

– Кого? – покосился на меня Фёдор Васильевич.

– Аистов.

– Так ведь кругом химия! – подался он всем телом ко мне. – Лягушки, и те подохли.

– А хутора?

– Этих в колхозы согнали. Раньше за клюквой на болото ходили, а теперь, пожалуйста, – по американской технологии выращиваем.

– Какая лучше: болотная или американская?

– Не знаю.

Дрожали в зыбком мареве кусты на лугу, дремал, раскинув толстые ветви, одинокий дуб, пронеслась над озерными камышами стайка уток. Чуть-чуть припахивало гарью. Родина…

Машина подъехала к опушке леса и остановилась. Нас, конечно, здесь уже ждали.

– Сперва с хозяином поздоровайся, – подсказывал вполголоса Фёдор Васильевич, – вон стоит, при галстуке. Потом с остальными… Смотри ты, начальник гарнизона приехал!

«А этому что тут надо?» – хотел спросить я, но Фёдор Васильевич уже подталкивал меня в спину.

Мы обменялись дежурными фразами с районным начальством. Первый секретарь как бы невзначай взглянул на часы.

– Сюда! – побежал впереди Фёдор Васильевич. – Тут у нас полянка…

Я обогнул кусты – и остановился в ошеломлении.

Передо мной расстилалось застолье. Точнее, столов здесь не было вовсе. На густой мураве были раскинуты десятка полтора скатертей. На них ровными рядами стояли вёдра с клубникой. Рядом пускали в глаза зайчики трёхлитровые банки с земляникой. В больших мисках дымилась только что отваренная картошка. На трёх блюдах лежали, зажав в зубах по морковке, жареные поросята. Казалось, они обожрались и уснули посреди всей этой роскоши. Бесчисленные тарелки были наполнены с горкой котлетами, голубцами, колдунами, курами, утками, карасями, карпами. Прямо в сковородах вспучивалась кровянка – свежая свиная кровь, зажаренная с гречкой. На деревянных разделочных досках лежали толстые бруски паляндвицы – закопчённой в можжевеловом дыму свиной вырезки, и круги домашней, у нас говорили – «пальцем пханой» – колбасы. Где-то в глубине я разглядел тарелочку со своим любимым сальтисоном – свином желудке, набитом печёнкой, лёгкими и почками… Литровые бутылки с самогоном среди этого великолепия практически не были заметны. О магазинной водке я и не говорю, этикетку «Старки» я увидел по чистой случайности.

– Драники, где драники?!.. – запаниковал вдруг Фёдор Васильевич.

– Несу! – выскочил из кустов человек с большой миской картофельных оладий.

Вот теперь застолье можно было начинать – и оно грянуло.

– Первый секретарь, второй секретарь, третий… – шептал мне на ухо Фёдор Васильевич, представляя мне людей, с которыми я чокался. – Председатель райисполкома, директор техникума, крёстный…

С крёстным я попытался обняться, но Фёдор Васильевич придержал меня за плечо.

– Потом, – дышал он в ухо, – сначала с полковником. У нас тут ракеты под землёй стоят!

– С полковником не хочу, – заупрямился я. – А у крёстного дочка есть?

– Два сына.

– Жалко. Хороший мужик.

– На дочке крёстного жениться нельзя, – твёрдо сказал Фёдор Васильевич. – Вон ведро черники принесли. Не хочешь?

– Я черникой в детстве объелся. Чуть живот заболит – пихают в рот сушёную чернику. Помогало.

– А зайчатинки? Хлопцы, подайте гостю лосиного мяса!

«Господи, чего тут только нет, – думал я. – В Минске у людей холодильники тоже не пустуют, но разве сравнишь стол в ресторане с этой поляной?»

Ко мне подошёл парень с цигаркой в руке.

– С-слушай, – сказал он, – я тоже поэт. Местечка в Минске для меня не найдётся?

Я понял, что это заместитель Федора Васильевича.

– В Минске что хочешь найдётся, – пожал я плечами. – Но стихов я не пишу.

– Да ну?! – изумился поэт.

– Не мешай, – встал между мной и заместителем Фёдор Васильевич. – Пропадёшь ты в городе, Виктор, даже и не думай туда ехать.

– А вдруг не пропаду? – набычился тот.

– Пропадёшь. Сопьёшься, как цуцик.

– Все они сопьются, – встряла Галя, и сделала она это как всегда невпопад.

– А ты откуда взялась? – повернулся я к ней.

– Я все это время рядом стояла, – хмыкнула она.

– Это кто? – спросил Фёдор Васильевич.

– Режиссёр, – объяснил я. – Без них в командировку не пускают.

– А кто из вас главный?

– Я! – хором сказали мы с Галей.

Фёдор Васильевич посмотрел на неёе, потом на меня и вдруг зычно крикнул:

– Почему мёд не несут?

– Несём! – донеслось из кустов.

Послышался треск сучьев, и показались два мужика с ульем в руках. Судя по их виду, улей был тяжёлый, они едва дотащили его до нас.