Дорога на Москву

Микола Фёдорович во время войны издавал партизанскую газету. Рассказывали, что при всей своей безудержной храбрости на рожон он не лез. Однажды разведчики предложили ему съездить в соседнюю бригаду на совещание, после которого, по агентурным данным, намечался хороший банкет.

– Далеко? – спросил Микола.

– Рядом! – хлопнул его по плечу командир разведчиков, тоже Микола. – На машине прокатимся.

Увидев трофейную немецкую машину и разведчиков, переодетых в эсэсовскую форму, поэт пошёл было на попятную, но его схватили под руки и затолкали в машину.

– Пленным будешь, – сказал командир разведчиков.

На шоссе им пришлось миновать шесть или семь застав. На последней заставе охранник категорически отказался поднимать шлагбаум. Лопоча по-немецки, он заглядывал в окно и показывал пальцем на поэта. Микола-эсэсовец с руганью выскочил из машины, стукнул охранника по уху и поддал ногой шлагбаум. Машины покатила дальше.

– Аусвайс ему подавай! – подмигнул поэту разведчик. – Ят-те покажу аусвайс, морда немецкая…

Микола сидел сзади ни жив ни мёртв.

На совещании в штабе бригады он не слышал, о чём говорили выступающие. Не лез в горло и самогон, которым угощали радушные хозяева.

– Поехали назад! – привёл его в чувство голос командира разведчиков.

– Не, я пешком… – подался из землянки Микола.

К себе в отряд Микола явился через неделю. Исхудавший, оборванный, искусанный комарами, был он тем не менее в хорошем расположении духа. Стихи попёрли из него ещё более складные, чем прежде. Фашисты в них при виде партизан разбегались как тараканы.

– Хорошие у вас поэты, – сказала Алёна.

Я подумал, что правильно сделал, став прозаиком. Во-первых, не надо ничего рифмовать. Во-вторых, прозаиков значительно меньше, чем поэтов. И в-третьих, не писать как Гоголь или как Толстой значительно легче, чем наоборот. Всё-таки правильный наказ дала мне школьная учительница.

– Когда уезжаешь? – спросил Иван Гаврилович, остановившись возле нашей компании. На жену он даже не взглянул.

– Завтра, – сказала Алёна.

– Заявление об увольнении написал?

Иван Гаврилович по-прежнему не смотрел на неё.

– Мы решили поступить на Высшие литературные курсы, – взяла меня под руку жена. – Там большой конкурс, но нам пообещали помочь.

Вот тут Иван Гаврилович повернулся к ней всем корпусом. Мы с Алесем тоже уставились на Алёну, вытаращив глаза.

– Какие курсы? – выдавил я из себя.

– Литературные. Стипендия двести пятьдесят рублей в месяц. У тебя в журнале какая зарплата?

– Сто шестьдесят. Плюс гонорар…

– Москва бьёт с носка! – заржал Алесь. – Даже лучшему другу ничего не сказал.

– Да я и сам… – пробормотал я, но меня никто не слушал.

– Сильный ход, – кивнул крупной головой секретарь. – Заходи на неделе, напишем направление. У нас Короткевич учился на этих курсах, Дуся Лось, Микола… Но назад ты уже не вернёшься, помяни моё слово.

И потеряв ко мне интерес, он двинулся сквозь толпу, как ледокол, проламывающий льды.

– Ты это серьёзно? – посмотрел я в упор на жену.

– Но ты же слышал – Короткевич учился, – ещё сильнее сжала мою руку Алёна. – Мой папа, между прочим, был у них в группе старостой. Не понравится – бросишь.

– А почему раньше не сказала?

– Забыла.

Алесь, высмотрев в толпе симпатичную поэтессу, направился к ней, держа в одной руке бутылку водки, в другой две рюмки. Похоже, он тоже потерял ко мне интерес.

– Заодно с Москвой познакомишься, – положила мне голову на плечо Алёна. – В театры будем ходить, на выставки… Ты в Третьяковке был?

В Третьяковке я не был, как и во многих других музеях и выставочных залах.

Мне представлялась хорошая возможность посмотреть на других, показать себя, не говоря уж о публикациях в столичных журналах и издательствах. Как говорил в таких случаях Алесь, «само припрыгало».

– А как же квартира? – спросил я.

– Будем приезжать на праздники, – пожала плечами жена. – Всего одна ночь на поезде, очень удобно. Коля за квартирой присмотрит.

Да, всё действительно складывалось как нельзя лучше. Для нашей страны одна ночь на поезде – это не расстояние. Вот если бы я женился на грузинке или узбечке, не говоря уж о якутке…

«Стоп, – сказал я себе, – так и до американки можно дойти. В конце концов, дарёному коню в зубы не смотрят. А коготок увяз – всей птичке пропасть. Но как же прав был дядя Вася, когда говорил о «хвормате» дивана. Не «хвигурирует» он с нашей мебелью, хоть тресни».

Большой зал, заполненный жующими и пьющими писателями, вдруг сузился и стал погружаться во тьму. Ему далеко было до корабля, исчезающего в бесконечности океана, но отчего-то писательский особняк представился мне сейчас «Титаником», в сиянии огней скользящем навстречу своей судьбе. Каждому из нас предстояло оставаться на нём до конца.

Часть пятая Русалка

1

Вася вдруг свернул с дороги и заглушил двигатель.

– Что случилось? – спросил я.

– На полчаса раньше приехали, – сказал он.

– Но мы ведь никуда не приехали, – уставился я в окно. – Посреди леса стоим.

– Здесь проходит граница Столинского района, – устроился удобнее на сиденье Вася. – Видишь дуб? Вот по нему граница и проходит. Всегда здесь встречаемся.