Дорога на Порт-Артур

— Слушаюсь! — Гусев быстро взбегает по лестнице, и вскоре в подвале появляются все, кто еще способен держать в руках оружие. Гусев приходит последним, садится на ступеньку, ставит автомат между колен и достает кисет. Он курит только махорку.

Сколько раз я замечал это: когда противник звереет, осыпая нас снарядами, младший лейтенант не жмется куда-либо в уголок, не ложится на дно траншеи или на пол, а садится ближе к выходу и обязательно достает кожаный кисет.

Подвал с кирпичным полом огромен, едва ли не с футбольное поле, но мы занимаем лишь один его угол, тот, что ближе к выходу.

Я сижу на ящике слева от Гусева и опять смотрю на него. Младший лейтенант, ссутулившись, делает глубокие затяжки. Если бы не грохот, я бы, наверное, слышал как потрескивает в козьей ножке махорка.

Идет четвертый год, как немцы бросают в нашего младшего лейтенанта снаряды, мины, бомбы, пули, катят на него танки, самоходки. Все хотят убить его, а он, командир пехотного взвода, все жив, все не поддается, не сгибается. Он лишь ссутулился под колоссальной тяжестью войны.

Рядом со мной на полу у стены сидят Кнапке и Лиза. Что за пара? Ничего не понимаю. И все-таки к Лизе я испытываю какое-то трудно объяснимое уважение.

Подвал гудит и гудит, как будто наверху катают огромные каменные шары. Иногда раздается особенно сильный грохот. Мы догадываемся, что это обвалились кирпичи из стены, пробитой насквозь снарядом. Бьют осколочно-фугасными. Если бы у них были бетонобойные, нам бы пришлось кисло и в подвале. Тот имеет взрыватель, срабатывающий не сразу. Тому надо сначала «забраться» поглубже в кирпич или бетон, а уж потом он рванет.

Смотрю на Лизу. И только сейчас замечаю, как она красива. Глаза прикрыты мохнатыми ресницами, брови вразлет до самых висков.

Трогаю ее за плечо.

— Не боишься, Лиза.

— Я уже ничего не боюсь, — отвечает она с нотками строгости в голосе, но взгляд у нее теплеет. Очевидно, ее радует то, что первый раз задали вопрос, не относящийся к факту ее появления здесь, в подвале.

В проеме двери появляется Куклев.

— Товарищ младший лейтенант, идут!

Гусев бросает окурок, смотрит на комбата, как бы спрашивая его согласия, но майор ничего не говорит, и тогда он командует:

— Всем наверх! Раненым и гражданским лицам, — младший лейтенант бросает взгляд на Кнапке и Лизу, — оставаться здесь!

Гремя ботинками и сапогами по бетону лестницы, мы выскакиваем наверх. По приказу Гусева я занимаю позицию у окна, вблизи входа в подвал. Рядом со мной Сивков. Мы с ним отвечаем за жизнь майора. Так приказал Гусев. Когда будем прорываться через кольцо окружения, мы должны вынести комбата на плащ-палатке. Об этой задаче пока знаем мы трое.

Немцы атакуют нас со стороны шоссе, находящегося метрах в ста от пакгауза. Только теперь, днем, можно по-настоящему оценить выгодное тактическое положение пакгауза: пока мы его занимаем, ни одна живая душа не пройдет по шоссе, связывающее здесь Кенигсберг с портом Пиллау. Конечно, мы не представляем опасности для танков и бронетранспортеров, но танков здесь нет, они прорвались на восток и ведут бой с нашими частями там, на внешнем фронте окружения.

В атаку движутся автоматчики. Сколько их? До роты будет. Они идут по снегу, не открывая огня. Немного поодаль, за шоссе, я вижу крупнокалиберные пулеметы. Эти штуки опасные, тем более что могут поддерживать свою пехоту, не боясь поразить ее, вплоть до рукопашной у обеих дверей и в проемах стен. Как-никак, а мы находимся гораздо выше атакующих, особенно те, что на втором этаже.

Первыми бьют оба наших ручных пулемета и тут же замолкают под огнем вражеских крупнокалиберных.

— Не стрелять! — Голос младшего лейтенанта доносится со второго этажа. — Подпустить на пятьдесят метров.

«Правильно, товарищ младший лейтенант, правильно, — мысленно одобряю я решение командира. — Самое время спуститься на первый этаж. Фашистские пулеметчики побоятся стрелять по нему, когда их пехота подойдет вплотную к пакгаузу».

Но Гусев принял иное решение: не снял людей со второго этажа. И правильно сделал! Когда немцы приблизились, именно оттуда, со второго этажа, в них полетели наши гранаты, а мы открыли огонь из автоматов с близкого расстояния. Даже меньше пятидесяти метров. Я сам отлично видел лица солдат в шинелях и касках, по которым стрелял.

Атаку мы отбили довольно быстро. И с большими потерями для противника, атаковавшего нас, хотя смело, но глупо.

Потом мы узнаем, что это были курсанты пиллауской школы офицеров подводного флота, не имевшие ни малейшего представления о тактике ведения пехотного боя.

Рядом со мной, у соседнего окна, глядя на отступавших гитлеровцев, стояла Лиза.

— Ты зачем здесь?

— А вдруг кого-нибудь ранит. Я вижу, у вас перевязывать некому.

— Да, некому. Теперь уже некому...

Нашей Платовой в живых уже нет. Ее труп лежит там же, в подвале, в дальнем углу, завернутый в плащ-палатку.

Батальонного доктора убило пулей ночью, когда мы переносили майора через шоссе. Убило, как говорят, наповал.