Дорога тайн

Их религиозные разногласия не имели выхода – они неизменно приводили в знакомый тупик, к удручающей мертвой точке. Когда в прошлом Кларк использовал слово «мы», он никогда не имел в виду «вы и я»; когда Кларк говорил «мы», он имел в виду Церковь – особенно когда Кларк пытался казаться прогрессивным или толерантным. «Мы не должны быть столь настойчивы в таких вопросах, как аборты, или использование методов контрацепции, или однополые браки. Учение Церкви, – тут Кларк всегда колебался, – ясно и однозначно». Затем Кларк продолжал: «Но нет никакой необходимости все время говорить об этих проблемах, причем столь воинственно».

О, конечно, Кларк мог, когда хотел, выглядеть прогрессивно; он не был таким догматиком в этих вопросах, как Иоанн Павел II!

И Хуан Диего на протяжении многих лет тоже был не совсем искренним; он сдерживал свои удары. Он слишком часто поддразнивал Кларка цитатой из Честертона: «Хорошая религия проверяется тем, можно ли шутить над ней». (Кларк, естественно, отделывался на сей счет смешками.)

Хуан Диего сожалел, что не раз попусту прибегал в спорах с Кларком к любимой молитве дорогого брата Пепе. Разумеется, Кларк не мог узнать себя в молитве святой Терезы Авильской, которую Пепе добросовестно повторял среди своих ежедневных молитв: «От глупых молитв и святых с кислыми минами, Господи, избавь нас».

Но почему Хуан Диего вновь так остро воспринимал переписку с братом Пепе, как будто Пепе только вчера писал ему? Много лет назад он написал, что отец Альфонсо и отец Октавио умерли во сне с разницей в несколько дней. Пепе выразил Хуану Диего свою тревогу по поводу того, что два старых священника просто «ускользнули»; будучи такими догматиками, ревнителями кары небесной – как эти двое посмели умереть без финальной суеты?

И уход Риверы из этой жизни тоже рассердил Пепе. El jefe был сам не свой с тех пор, как в 1981 году старую свалку закрыли. Теперь там новая свалка. Те первые десять семей из колонии в Герреро давно уехали.

Что действительно сломало Риверу, так это новые правила – отказ от сжигания мусора, – установленные после создания новой свалки. Как они могли положить конец огню? На какой свалке не сжигают мусор?

Пепе настоял на том, чтобы хозяин свалки рассказал ему еще кое-что. Брата Пепе не волновало прекращение адских огней на свалке, но он хотел узнать побольше о том, кто отец Хуана Диего.

Женщина, работавшая на старой basurero, сказала Пепе, что хозяин свалки – «не совсем» отец читателя свалки; сам Хуан Диего всегда считал, что еl jefe, «вероятно, не был» его отцом.

Но Лупе сказала: «Ривера что-то знает – он просто не говорит».

Ривера сказал ребятам, что, «скорее всего», отец Хуана Диего умер от разбитого сердца.

«Сердечный приступ, да?» – спросил Хуан Диего у еl jefe, потому что Эсперанса говорила то же самое своим детям и всем остальным.

«Если это то, что говорят о сердце, которое постоянно разбито», – вот все, что Ривера когда-либо сообщал детям.

Но брат Пепе в конце концов убедил Риверу рассказать ему больше.

Да, хозяин свалки был почти уверен, что он биологический отец Хуана Диего; Эсперанса в то время ни с кем не спала, – по крайней мере, так она говорила. Но позже она сказала Ривере, мол, он слишком глуп, чтобы стать отцом такого гения, как читатель свалки. «Даже если ты его отец, он никогда об этом не узнает, – сказала Эсперанса еl jefe. – Если Хуан Диего узнает, что ты его отец, это подорвет его уверенность в себе», – сказала она. (Это, несомненно, подрывало то немногое, что оставалось у хозяина свалки от уверенности в себе.)

Ривера велел Пепе ничего не говорить Хуану Диего, пока он, хозяин свалки, не умрет. Кто знает, не убило ли еl jefe его собственное сердце?

Никто не знал, где на самом деле жил Ривера; он умер в кабине своего грузовика – это всегда было его любимое место для сна, и Ривера редко спал где-либо еще после смерти Диабло, которого ему так не хватало.

Как и отец Альфонсо и отец Октавио, еl jefe тоже «ускользнул», но не раньше, чем исповедался брату Пепе.

Смерть Риверы, включая его признание, была важной частью переписки с братом Пепе, к которой Хуан Диего постоянно возвращался в своих мыслях.

Как брату Пепе удалось столь радостно прожить эпилог своей собственной жизни? – раздумывал Хуан Диего.

В «Энкантадоре» петухи больше не кукарекали в темноте; Хуан Диего спал всю ночь, не обращая внимания на караоке из клуба на пляже. Никакая женщина не спала рядом с ним (и не исчезала внезапно), но однажды утром он проснулся и обнаружил в блокноте на ночном столике что-то похожее на название – написанное его почерком.

«Последние вещи» – вот что было записано в блокноте. В ту ночь ему приснился последний приют Пепе. Брат Пепе начал работать волонтером в «Hijos de la Luna» («Дети Луны») где-то после 2001 года; письма Пепе были весьма позитивными – все, казалось, заряжало его энергией, а ему было тогда далеко за семьдесят.