Дорога тайн

Приют находился в городе Гваделупе-Виктория и предназначался для детей проституток. Брат Пепе писал, что проститутки могут навещать своих детей. Хуан Диего вспоминал, что в «Потерянных детях» монахини не подпускали к детям их матерей; это была одна из причин, почему к Эсперансе, родной матери детей свалки, монахини относились враждебно.

В «Детях Луны» сироты называли Пепе Papá; Пепе писал, что это «не так уж важно». По словам Пепе, других мужчин, которые вызвались работать добровольно в приюте, тоже называли Papá.

«Наш дорогой Эдвард не одобрил бы, что мотоциклы припаркованы прямо в классной комнате, – писал брат Пепе, – но люди крадут мотоциклы, припаркованные на улице». (Сеньор Эдуардо говорил, что мотоцикл – это «неминуемая смерть».)

Доктор Варгас, несомненно, одобрил бы собак в приюте – в «Детях Луны» разрешалось держать собак; дети их любили.

Во дворе приюта «Дети Луны» был большой батут («Собак на батут не пускали», – писал Пепе) и росло большое гранатовое дерево. На верхних ветвях дерева красовались тряпичные куклы и прочие игрушки – дети забрасывали их на цепкие ветки. Спальни девочек и мальчиков располагались в разных зданиях, но их одежда была общего пользования – одежда сирот была собственностью приюта.

«Я больше не езжу на „фольксвагене“, – писал Пепе. – Я не хочу никого убивать. У меня есть маленький мотоцикл, и я всегда езжу медленно, чтобы никого не сбить и не убить».

Это было последнее письмо от брата Пепе – одна из тех вещей, которые следовало учесть в «Последних вещах», – это было явно название, которое Хуан Диего написал во сне или когда он еще не совсем проснулся.

В то утро, когда он покинул «Энкантадор», только Консуэло и Педро не спали, чтобы попрощаться с ним. За рулем автомобиля сидел тот самый диковатый на вид парень, казавшийся слишком юным для водителя. Хуан Диего подумал, что официант из него хуже, чем водитель.

– Берегитесь варанов, мистер, – сказал Педро.

– Не наступайте на морских ежей, мистер, – предупредила его Консуэло.

Кларк Френч оставил записку своему бывшему учителю у портье. Кларк, должно быть, считал, что написал нечто остроумное, по крайней мере с его точки зрения. «До Манилы», – было в этой записке.

До аэропорта Тагбиларана они с пареньком-водителем не разговаривали. Хуан Диего вспомнил письмо, полученное от женщины, которая работала в приюте «Дети Луны». Брат Пепе погиб, когда ехал на своем маленьком мотоцикле. Он свернул, чтобы не сбить собаку, и в него врезался автобус. «У него были все ваши книги – те, что вы ему подарили. Он очень гордился вами!» – написала Хуану Диего женщина из «Детей Луны». Она подписалась словом Mamá. Имя женщины, написавшей Хуану Диего, было Коко. Это дети-сироты звали ее Mamá. Интересно, одна ли Mamá у «Детей Луны», задавался вопросом Хуан Диего. Оказалось, что действительно – Mamá была одна, как доктор Варгас напишет Хуану Диего.

Пепе ошибся по поводу слова Papá, писал Варгас Хуану Диего. «У Пепе был слабый слух, иначе он услышал бы сигнал автобуса» – так выразился Варгас.

Дети-сироты не звали Пепе Papá – Пепе это только слышалось. В «Hijos de la Luna» был только один человек, которого дети называли Papá, – это был сын Коко, той самой леди Mamá.

Пусть Варгас все поправит и даст вам научный ответ, подумал Хуан Диего.

Хуан Диего знал, что до Тагбиларана еще далеко – и это только начало долгого дневного путешествия. Впереди у него было два перелета и три морских круиза, не говоря уже о варанах и Д.

23 Не животные, не растения, не минералы

«Прошлое окружало его, как лица в толпе», – написал Хуан Диего.

Был понедельник, 3 января 2011 года, и молодая женщина, сидевшая рядом с Хуаном Диего, с беспокойством посматривала на него. В салоне самолета, вылетевшего рейсом 174 «Филиппинских авиалиний» из Тагбиларана в Манилу в 7:30 утра, было довольно шумно; однако женщина, занимавшая соседнее с Хуаном Диего место, сказала стюардессе, что джентльмен мгновенно уснул, несмотря на несмолкающий гам пассажиров.

– Он полностью отключился, – сказала женщина стюардессе.

Но вскоре после того, как Хуан Диего заснул, он заговорил.

– Сначала я подумала, что он обращается ко мне, – сказала женщина стюардессе.

Хуан Диего говорил не как во сне – его речь была внятной, его мысль была отточенной (хотя и профессорской).

– В шестнадцатом веке, когда иезуиты основали свой орден, мало кто умел читать, не говоря уже о том, чтобы выучить латынь, необходимую для того, чтобы присутствовать на мессе, – начал Хуан Диего.

– Что? – спросила молодая женщина.

– Но было несколько исключительно преданных душ – людей, которые думали только о добродетели, – и они стремились быть частью религиозного ордена, – продолжал Хуан Диего.

– Почему? – спросила женщина, прежде чем поняла, что его глаза закрыты.

Хуан Диего был университетским профессором; женщине, должно быть, показалось, что он читает ей лекцию во сне.