Дорога в мужество

— У нас, в артиллерии, все такие! — гордо заверил Сергей и добавил как бы между прочим: — Эшелон… не знаешь куда идет?

— У машиниста спроси. Спать хочешь? Ложись.

5

В землянку вошли Мещеряков и Тюрин. Расчет вскочил, застыл по команде «Смирно». Женя заблаговременно юркнула в свою «светелку».

— Садитесь, — разрешил Мещеряков, опускаясь на скамью и оглядывая всех по очереди. — Как же это вы оплошали, четвертый? Небось догадываетесь, что Кравцова ждет?

— Отчего ж не догадываться? — виновато опустил голову Чуркин. — Присягу, чай, и он принимал. Кабы знать-то вовремя, товарищ старший лейтенант, мы бы тут, холера ему в подметки, всей артелью его вразумили. Далеко он, ясное дело, не ускачет. Ведь собраться до дела ума не хватило, в одной шинельке смотался, будь он неладен…

— Во-он вы о чем жалеете, — насмешливо протянул Тюрин. — Выходит: неважно, что дезертировал, важно, что плохо оделся…

— Хороший человек сдуру пропадет, вот что важно, — холодно ответил Чуркин.

— Какие-либо вещи его остались?

Чуркин, сутулясь сильнее обычного, снял со стены и подал командиру взвода вещмешок Сергея, не преминув заметить при этом:

— У солдата главная вещь — зубы во рту да ложка за голенищем. Окромя этого он ничего не взял. Все тут.

Тюрин развязал вещмешок, встряхнул, держа за лямки. На пол упали чистые портянки, связанные шпагатом, брусочек мыла, пять-шесть высушенных кусков хлеба, величиной каждый с обеденную порцию. Посыпались, звякая и теряя патроны, снаряженные винтовочные обоймы.

Расчет онемело глядел и на эти портянки, куски хлеба и на обоймы. Чуркин растерянно кашлянул, всплеснул руками:

— Мать честная, да что ж это за чудеса в решете?..

Тюрин метнул на Мещерякова такой торжествующий взгляд, точно хотел сказать: «Видали? А я что говорил?» Потом обернулся к Бондаревичу, и теперь в его взгляде было уже неприкрытое недоброжелательство.

— Всем наверх! — неожиданно и резко приказал он. — Вы, Бондаревич, останьтесь.

Когда люди вышли (Женя таилась в своей «светелке»), Тюрин не спеша, собственноручно уложил все в мешок, тесемки завязал наглухо.

— Надеюсь, Бондаревич, вы не попытаетесь скрыть от следствия эти вещественные доказательства? Все, что здесь есть, здесь и останется, верно?

— Да уж не выброшу.

— Это и не поможет. Наоборот — усугубит положение. Ай-я-яй, как же так, Бондаревич? Допускаю, вы могли не знать мыслей преступника, но не обнаружить вовремя эти сухарики, эти патрончики, вы уж извините, но-о… Итак: к побегу готовился давно, бежать намеревался с оружием. Где-то кто-то его ждал. Кому-то он был нужен. С оружием!

Мещеряков поднялся, шагнул к порогу.

— Пойдемте, Михаил Иванович. Утро вечера мудренее, разберемся завтра. Зовите людей, товарищ сержант.

Едва за ними закрылась дверь, Бондаревич скорее почувствовал, чем услышал, шаги Жени. Она встала за его спиной.

— Стась… Я не верю, чтоб… самое худшее. Не верю! Ты в немногом виноват… Мало ли что взбредет кому-то в голову.

Он ощутил плечами робкое, легкое прикосновение ее рук.

— При чем здесь ты? Следователи разберутся. Ведь не все же Тюрины…

— Позови, пожалуйста, ребят, Женя. Чего им там мерзнуть?

Расчет улегся. Глухо топтался наверху Асланбеков, часовой. Чуть брезжил огонек в печке. На нарах пошептались Суржиков с Лешкой-греком и затихли. Заснули, наверное. Чуркин ворочался, кряхтел. В каморке то ли вздыхала, то ли всхлипывала Женя. «Может, и плачет. Доброго слова найти не смог…»

— Товарищ сержант, а ведь Серега на фронт убежал, ей-богу! — неожиданно сказал Суржиков.

— Почему вы так думаете?

— Один раз картошку на кухне чистили. Кравцов мне и говорит: «Выросли бы крылья, махнул бы я, Костя, прямо на передовую. В окоп. За пулемет». Тогда я на эти слова — ноль внимания. Он же у нас, Серега, всегда трошки чокнутый был, а нынче увидал патроны — голову наотрубь даю: туда он махнул!..

— Чего же ты, идиот, молчал, медведь рыжий! — вскинулся Чуркин, нашарил ногами ботинки. — Товарищ сержант, немедля к командиру! Ах, Костька, головушка твоя забубенная… Ведь матери его спасу не дадут, дезертира искать будут. А земляки что о парне подумают? Продажник, скажут, а тут видишь какой коленкор. Конечно, куда ему иначе, Сергуньку-то? Не без соплей, но ведь не мог же он пойти на подлость. И как я, старый дурак, сразу в ум не взял. Пойдемте, товарищ сержант…

До землянки командира они не дошли — остановил голос Мещерякова, доносящийся с командного пункта:

— Нет-нет, товарищ майор, я этого не думаю. Считаю, что Тюрин ошибается. Почему мы должны предполагать в человеке худшее? Патроны? Да вот именно они и натолкнули меня на мысль: искать его надо поближе к фронту.

— Слыхали, товарищ сержант? — облегченно выдохнул Чуркин.

Бондаревич поежился, поднял воротник. Ветер дул с севера, пронизывающий, морозный, на чистом выстуженном небе сияли чуть ли не в пятак величиной красные и желтые звезды…

6