Дорога в мужество

Разомлевший в тепле, Сергей сквозь дрему пытался представить, что сказал бы ему сейчас, окажись он здесь, Чуркин. «Эх, Сергунек, Сергунек, за каким же ты дьяволом в бега подался? Знаешь, кто ты теперь? Преступник, прах тебя возьми…» Он бы ответил Осиповичу, что, пожалуй, да, ерунду упорол, но сделанного не переиначишь, и стоит ли переиначивать? Жалеет он о другом: на весь расчет пало пятно позора, а сержант Бондаревич, возможно, и отвечать будет. Что ж, теперь ничего не попишешь. Ему сейчас надо крепко поразмыслить: как затесаться в любую фронтовую часть? Человек не комар — и пропадешь: «Куда девался?», и найдешься: «Кто таков?» Хорошо бы — пристроиться к какой-либо части на марше, да — ночью, чтобы на рассвете в бой. В бою же обязательным порядком сразу себя показать, иначе — пиши пропало. Танки вражеские прут, бойцы в окопах с головой, а ты один на танки со связками гранат. Бросок! — горит один; бросок! — второй заполыхал, а матушка-пехота — царица полей уже из окопов выглядывает… Спрашивают друг друга бойцы: «Откуда такой орел у нас объявился? Какой роты?» Генерал с командного пункта поле боя в бинокль разглядывает и тоже: «Кто танки сжег? Послать ко мне смельчака!» Ведут его, Сергея Кравцова, к генералу, тот руку ему пожимает у всего фронта на виду, потом снимает со своей генеральской груди самый ценный орден и ему, Сергею, прямо на шинель: «Носи, чудо-богатырь, не снимай, девушек завлекай-привораживай!» А он, Сергей, чтобы сразу не уходить — в кои-то веки удается солдату ручкаться да вот так, запросто, беседовать с генералом, — он засмеется и пошутит: «А не страшно вам, товарищ генерал, целиком и полностью без наград остаться? Я ведь решил — кровь из носу — каждый день по два танка валить». Генерал засмеется, хлопнет его по плечу и скажет: «Давай, Кравцов, жги их, прости за выражение, спереду и сзаду! Моих орденов не хватит, у помощников поснимаю». И вот тут, когда станет ясно, что генерал — парень свой, тут он, Сергей, осмелится окончательно и заговорит о беде своей на полном серьезе: так, мол, и так, я, конечно, и сам не отрицаю, что герой, только есть одна загвоздка, товарищ генерал, дело в том, что я беглый. Удрал я сюда, и в части моей меня определенно дезертиром считают. Генерал подумает и скажет: «Ладно, так и быть. Дезертирство из тыла на фронт — это тоже вроде как подвиг. Однако в газетах напишем только о том, что ты танки подбил. О том, что из части удрал, — боже упаси. Иначе наверняка найдутся у тебя последователи, обижать их тоже неудобно, и что ж тогда получится? Будут газеты об одних дезертирах писать, на честной народ места не хватит. Ты уж лучше, чудо-богатырь, сам о себе постарайся. Накатай письмище: знаю, мол, братцы-славяне, клянете вы меня как беглеца и последнюю шкуру, а — зря. В бою нахожусь, жизнью рискую и вот уже орден заслужил: смотри фото, которое к сему письму прилагаю».

Заскрежетали тормоза. Сергей очнулся. Оказывается, спал. И сон видел. Какой-то, правда, больно уж мальчишеский. Генерал, орден… Тут не орденом пахнет. Ему самому что уж теперь ни дадут — все будет по заслугам. Сержант, командир батареи за него пострадают — это уж совсем никуда не годится. А Чуркин, добрый, славный Осипович, если никому и не скажет, то наверняка подумает: «Эх, Сергунек, Сергунек. Зря я тебя мужчиной считал. Ты покудова и впрямь — суслик».

Вернуться, что ли? С первой же остановки назад с попутным. Да чего там? Все равно теперь — дезертир…

Вечерело. В вагоне горел закопченный фонарь. Рябой вешал на лошадиные морды брезентовые сумы с овсом и ругался на Буланого. Печка горела жарче, чем прежде, на подтопочном листе горкой возвышались свежие поленья, видно, эшелон делал остановку, и рябой сумел расстараться дровишек.

— Проснулся? — спросил недружелюбно.

— Вроде. Слушай, кореш, зачем ты везешь на фронт этих одров? Кому они там нужны?

Парень опять принялся с криком истязать Буланого:

— На, на по ноздрям, зараза! Ступай к лейтенанту в третий вагон от паровоза, немедля документ покажи!

— Буланому говоришь?

— Тебе. Видишь, останавливаемся? Обувайся и дуй.

— Думаешь, я — шпион?

— Шпион не шпион, а личность для меня пока что темная. Если у тебя ажур — вертайся, но спать я тебе больше не дам. А как ты думал? Кто не работает, тот не ест.

— Не твое же ем.

— Можешь и не вертаться. Я без тебя двадцать годов жил и еще сто проживу.

— Слушай, братишка, так не охота уходить из тепла… Может, все-таки…

— Ничего не может. Собирайся. Не успел заснуть, про какие-то батареи забуровил, с генералами зачал разговаривать… Откуда мне знать, что ты за птица и какие генералы у тебя на уме…

— Так то ж во сне приснилось… Вот чудак!

— Давай, давай, сигай! Мне почему-то генералы не снятся.

— Вот человек… Придет лейтенант тебя проверять, тут и объяснимся. А помогать я тебе и так буду.

— Сигай, говорю! Не видишь — стали? Не забудь там про генералов сказать, которые тебе лично знакомы. Лови мешок! Бывай здоров!