Дорога в Омаху

Арон Пинкус видел во сне Шерли. Шерли, пребывавшую во гневе! На голове ее разметались одиннадцать тысяч розовых бигуди, и каждое из этих нехитрых приспособлений, снабженное ртом, непрестанно открывавшимся и закрывавшимся со скоростью пулеметной стрельбы, извергало из озлобленно ощерившейся пасти поток брани в адрес бедного, преклонного возраста юриста.

Неужели он снова на Омаха-Бич? Нет, он по-прежнему в своей любимой спальне все в том же шале для лыжников! Но отчего же весь этот сыр-бор? Откуда такой шум?

Медленно поднявшись с мягкой постели, он, хромая – старые ноги подводили его, – двинулся к окну.

Бог Авраама, что же ты сотворил!

* * *

Элинор Дивероу, разбуженная безжалостно доносившимся извне гамом, инстинктивно протянула руку, рассчитывая найти у изголовья кровати телефон, чтобы отдать распоряжение Коре: этих обезумевших соседей давно бы следовало арестовать или принять в отношении их какие-то другие меры, способные положить конец столь вопиющему поведению, несовместимому с пребыванием в Уэстоне, штат Массачусетс. Но, к сожалению, аппарата там не оказалось. В глубоком возмущении благородная леди выпростала ноги из-под простыни, поставила их на пол и, распрямив спину, направилась к окну.

Боже милостивый, это невероятно!

* * *

Маккензи Хаукинз открыл глаза, все еще кромсая сигару, которую держал во рту с ночи. Что, черт возьми, происходит там? Снова Вьетнам? Или Корея? Уж не свиньи ли вопят в крестьянском подворье, находящемся под защитой диверсионно-разведывательной группы? О Иисусе, а где же его адъютанты? Почему они не подняли его по сигналу тревоги, как только противник пошел в атаку?..

Но тут, ощутив под головой мягкую подушку, генерал понял, что это ни бивак: там подушек нет и в помине. Так где же он тогда? Оглядевшись, Мак готов был поклясться легионами Ганнибала, что находится в лыжном домике командира Пинкуса!

Хаук выпрыгнул из удобной гражданской постели, ненавидя себя за весь этот комфорт, окружавший его, и как был, в одном исподнем, кинулся к окну.

«Да простит меня Чингисхан, но и он, этот парень что надо, не додумался бы до такого!»

* * *

Уподобившись прохожим, оказавшимся волею судьбы свидетелями несчастного случая, временные обитатели бывшей лыжной базы спустились по разным лестницам в холл альпийского шале. Там их приветствовали Дези-Один и Дези-Два, стоявшие по обе стороны от кофейного столика, на котором лежали четыре пистолета-пулемета «МАК-10», двадцать магазинов, шестнадцать гранат, четыре миниатюрных бинокля и разобранная на части и обезвреженная яйцевидная бомба, способная взорвать по крайней мере четверть штата Нью-Гэмпшир, а это ни мало ни много – вся его юго-восточная часть.

– Мы не хотеть вас всех будить, – произнес Дези-Один. – Генерал сказать, что мы должен защищать права узники война. Мы пытаться это сделать, но я думать, они – очень плохой ребята. А теперь, генерал, можно сержант Дези-Два и я немного спать?

– Черт побери, ребята, вы получаете звание лейтенантов! Однако что же здесь произошло?

– Пожалуйста, senors у senoras, смотреть сами, – предложил Дези-Два, распахивая наружную дверь. – Мы не думать, что это будет сильно плохо для женевский намерения, когда мы увидеть эти разный оружие.

На приведенном в порядок лыжном подъемнике, где-то на полпути к склону и на высоте не менее пятнадцати футов над землей, покачивались тела четырех военнопленных. Они висели вниз головой с заклеенными пластырем ртами и с веревочными путами на ногах.

– Мы снимать их каждый час и давать им вода, – улыбнулся Дези-Один. – Это значить, мы обращаться с узники война очень хорошо.

Глава 18

– Что! – завопил государственный секретарь. Стенографистка, вздрогнув от неожиданности, чуть не свалилась со стула. Вылетевший у нее из рук блокнот ракетой устремился в голову ее начальника, но тот перехватил его машинально левой рукой, которой постукивал то и дело по черепу в надежде обуздать свой с маниакальным упорством вращающийся глаз. – И все же, в чем дело?.. Как?.. Нет, ни за что!

Госсекретарь начал похлопывать попеременно блокнотом для стенографирования по виску и краю письменного стола, и так до тех пор, пока листки не оторвались от спирали и не полетели во все стороны.

– Пожалуйста! – умоляла стенографистка, носясь по комнате в отчаянной попытке собрать воедино разлетевшиеся бумаги. – Сэр, это сверхсекретные записи!

– Что вы нашли в этих писульках сверхсекретного? – орал вконец ошалевший госсекретарь, вращая одним из вытаращенных от ужаса глаз. – Мы живем в безумном мире, мисс! Вы, может быть, еще лишь в начале пути, но мы, все остальные, давно уже лишились рассудка!

Стенографистка встала во весь рост и, не сводя с начальника взгляда, произнесла решительно невозмутимым тоном:

– Прекратите это, Уоррен! Возьмите себя в руки!

– Уоррен?.. При чем тут Уоррен?.. Я – господин секретарь!.. Запомните: господин секретарь!

– Вы – Уоррен Пиз! И, пожалуйста, прикройте микрофон телефона, а не то я сообщу сестре, а она – Арнольду Сьюбагалу, что у вас поехала крыша.