Дорога в Омаху

– Итак, генерал, – уставился Арон на Хаука поверх очков, – обвинение как будто бы вполне правомочно подняло вопрос о возможности соотнесения ваших нынешних деяний с прошлыми, поскольку факт хищения папок с секретными документами был признан вами лично. Хотя поведенческая характеристика ответчика и далека от полноты, мы все же считаем целесообразным принять ее к рассмотрению.

– Вот что, командир Пинкус, – начал Маккензи, искоса поглядывая на него словно в смущении, – вся эта юридическая казуистика вызывает у меня головокружение. По правде говоря, я и половины не понял из всего того, что вы наговорили тут.

– Он лжет! – завизжал Сэм в той же тональности, в какой маленькие дети уличают в чем-то друг друга. – Старая песня: «Под одеялом идет дождик!.. Под одеялом идет дождь!..»

– Сэмюел, успокойся! – попытался урезонить его старый юрист голосом, звеневшим от сознания собственной значимости, и затем снова повернулся к Хауку: – Я глубоко убежден, генерал, что мы сумеем уладить это дело, да так, что подадим другим достойный пример. Профессиональная этика не позволяла мне просить вас назвать имя своего невероятно одаренного поверенного, но теперь, боюсь, я вынужден настаивать на этом: ведь лишь он один может опровергнуть намек, высказанный в ваш адрес моим юным коллегой, и прояснить все дело!

– Едва ли уместно требовать подобное от меня! – Хаук встал как по команде «смирно!» и придал своему лицу стоическое выражение. – Пристало ли одному командиру просить другого выдать ему сведения исключительно конфиденциального характера? Подобные вещи могут еще случаться у нижних чинов и у людей бесхребетных, ценящих честь не столь высоко, но никак не в нашей среде!

– А теперь, генерал, заглянем в корень. Данный отчет, составленный, на мой взгляд, исключительно блестяще и убедительно, еще не прошел экспертизы на проверку достоверности приводимых в нем фактов. Между тем юридическим основанием для возбуждения судебного разбирательства он может стать лишь в том случае, если не встретит возражений со стороны представителей правительства и получит положительный отзыв от юриста-консультанта. – После короткой паузы Арон тихо рассмеялся. – Если бы ваш иск был принят к судопроизводству, мы бы давно уже знали об этом: в этом случае все наши судебные учреждения вкупе с министерством обороны, вместо того чтобы заниматься своими делами, выли бы от ярости во всю мощь. Так что сами видите, генерал Хаукинз, здесь нельзя ни выиграть, ни проиграть… – Внезапно благодушное выражение лица Пинкуса как бы застыло, а затем, потускнев, и вовсе рассеялось, уступив место смертельной бледности. Наблюдая широко раскрытыми глазами за бесстрастной физиономией Маккензи Хаукинза, он прошептал в отчаянии: – Великий Авраам, не покидай меня! Ведь иск-то, боже мой, был все-таки представлен в суд!

– Говоря иными словами, он оказался в месте назначения.

– И тем не менее не может же он быть рассмотрен в суде, если только речь не идет о грубых процессуальных нарушениях!

– Не мало людей, командир, поддержали бы вашу оценку сложившейся ситуации.

– И все же еще раз: был иск принят или нет?

– Некоторые утверждают, что его приняли.

– Но в средствах массовой информации ни слова об этом! А ведь журналисты, поверьте, буквально передрались бы из-за такого сенсационного материала, что кончилось бы катастрофой!

– Подобное обстоятельство имеет свое объяснение!

– И в чем же она, причина всеобщего молчания?

– В Хаймане Голдфарбе!

– Простите, Хайман… а дальше как?

– Голдфарб.

– Это имя вроде бы мне знакомо, но кто это, право же, я что-то не припомню…

– Он был футболистом.

Лицо Арона Пинкуса сразу же помолодело лет на двадцать.

– Уж не Хайми ли Урагана вы имеете в виду? Еврейского Геркулеса? Вы что, действительно знаете его, Мак, – простите, генерал?

– Знаю ли его? Да я сам вербовал эту «ермолку»!

– Вы?.. В общем, он не только был величайшим игроком Национальной футбольной лиги, но и разрушил стереотипное представление о евреях как, скажем, весьма смирных и осторожных. Хайман представлялся нам Львом Иудеи, ужасом защиты в команде противников. Его смело можно сравнить с Моше Даяном, если при соизмерении их заслуг учитывать и специфику футбола!

– Но Хаймана знали и как мошенника.

– Пощадите! Он был моим героем, своеобразным символом для всех нас. Я гордился им, этим интеллигентным мускулистым гигантом. Что вы имеете в виду, называя его мошенником?

– Хотя к судебной ответственности он никогда и не привлекался, в действительности имелись все основания усадить его на скамью подсудимых.

– На скамью подсудимых?.. Да о чем это вы?

– Хайман делает для правительства большое дело, неофициально, конечно. Собственно, это я направил его в соответствующий военный департамент.

– Не выскажетесь ли, генерал, пояснее?