Дорога в Рим

Утомленный и безрадостный, как никогда в жизни, гаруспик медленно брел через агору, где в пестрой толпе покупателей, дельцов и портовых моряков он оставался незнакомцем, одним из многих. Впрочем, сейчас его это мало заботило.

На углу проулка, ведущего к школе стоиков, Тарквиний споткнулся о брошенный кем-то глиняный черепок и со всего маху полетел наземь, жестоко ободрав колени. Пока он пытался встать, сверху донеслось:

— Вроде не старик, а ноги не держат?

С трудом сфокусировав взгляд, гаруспик взглянул вверх. Над ним склонилась фигура в бронзовом шлеме с поперечным гребнем из белых и красных перьев, из-за бьющего сверху солнца лицо центуриона оставалось в тени. Тарквинию удалось разглядеть лишь ноги в узорчатых наголенниках и крепких калигах.

— Здесь вольные земли, — пробормотал он. — И я не легионер.

— А похож. — Центурион протянул упавшему мускулистую руку. — И секира у тебя хороша.

Тарквиний, помедлив лишь миг, ухватился за его ладонь. Противиться судьбе не было смысла.

Центурион — крепкий немолодой римлянин в длинной кольчуге, опоясанной ремнями для гладиуса и кинжала, с золотыми и серебряными фалерами на груди — уверенным движением поднял его на ноги.

Гаруспик с тревогой окинул взглядом его спутников, тех самых солдат, которых он видел у лавчонки. Теперь они, ожидая командира, застыли ровными шеренгами, за их спинами маячили нагруженные мулы. Под презрительными взглядами легионеров Тарквиний пристыженно опустил глаза: он, гордый этруск, не привык к тому, чтобы над ним насмехались простые солдаты.

Центурион смотрел на гаруспика явно заинтересованно — странный светловолосый незнакомец с изрезанным шрамами лицом и золотой серьгой в ухе мало походил на заурядного грека.

— Как твое имя? — спросил он требовательно.

В гаруспике уже закипала ярость из-за того, как римляне обошлись со школой, он не видел смысла лгать.

— Тарквиний. Откуда?

— Из Этрурии.

Центурион вздернул брови. Этот пьянчуга — италиец?

— А на Родосе ты зачем?

— Приехал в школу, нелегкая вас побери. — Тарквиний кивнул за спины солдат. — От которой после вас ничего не останется.

Среди легионеров послышался ропот, однако центурион жестом велел замолчать.

— Ты смеешь осуждать приказ Цезаря? — холодно спросил он.

Тарквиний устало вздохнул. Римляне творят что хотят — так было всегда. Этого не изменишь. Взгляд центуриона обещал ему смерть, и гаруспик порадовался, что она будет легкой: гладиус разит не больно…

— Отвечай, во имя Митры!

Тарквиния словно ударило молнией, пьяный угар разом схлынул. Почему-то вспомнился ворон, налетевший на главного индийского слона у Гидаспа, — явный знак, посланный богом-воителем. Нынешний знак — не хуже. Гибель Тарквинию пока не грозит.

— Не смею, — громко ответил он. — Цезарь волен поступать, как пожелает.

И он протянул правую руку в жесте, известном только приверженцам культа Митры.

Центурион воззрился на него, не веря своим глазам.

— Ты служишь богу-воителю? — прошептал он.

— Да. — Гаруспик тронул след от клинка на левой щеке. — И за службу порой расплачиваюсь шрамами.

В конце концов, он был не так уж далек от истины. Тарквиний вновь протянул руку, и центурион крепко ее пожал.

— Кальд Фабриций, первый центурион, вторая когорта, Шестой легион! — отрекомендовался он. — Я-то думал, ты преступник.

— Нет, — улыбнулся Тарквиний. — Меня направил к тебе Митра, не иначе.

— Скорей уж Бахус, — хохотнул Фабриций. — Рад встретить друга! Поговорить бы, да некогда, дел невпроворот. Может, пойдем с нами?

Благодарно кивнув, Тарквиний присоединился к центуриону; сейчас, когда угроза немедленной смерти отступила, на него вдруг нахлынуло странное спокойствие. Должно быть, его браваду подогрело вино — однако пил он лишь из-за того, что римляне грабили школу… Вот уж никогда не знаешь, чего ждать от случая! Ведь встреча с центурионом явно послана ему Митрой…

— В школе чего только нет, такие диковины! — рассказывал тем временем новый друг. — Инструменты и всякие металлические штуки, каких я и не видал! У одного ящика спереди и сзади круглая шкала, а по сторонам ручки — крутятся и показывают положение Солнца, Луны и пяти планет. Не поверишь! А еще одна сторона предсказывает все затмения! Старик хранитель даже разрыдался, когда я ящик забирал, говорит, его сделал в Сиракузах ученик их математика, Архимеда!

Центурион захохотал, и Тарквиний постарался подавить неприязнь — что толку возмущаться грабежом, Фабриций лишь выполнял приказание. Гаруспика одолевало любопытство: здесь, рядом с ним — описанный Аристофаном механизм! Да еще из самых Сиракуз! Кто не знает хитроумных приспособлений, выдуманных греком Архимедом для защиты города от римлян в Первую пуническую войну, — а тут тебе в руки попадает прибор, созданный по его совету или даже чертежу!

— Ящик у тебя с собой?

Фабриций махнул куда-то за плечо.

— На мулах. Завернули, конечно, понадежнее, чтоб эта штуковина не разбилась.

— И всю эту поклажу повезете в Рим?

— Для триумфа Цезаря, — гордо ответил центурион. — Напомнить народу о его заслугах.